Смерть наудачу. Владимир Михальчук

как неотесанный чурбан: «внутре», «та ладно», «чё-та» и «не-а».

      – Господин Наследи, если не ошибаюсь? – спросили меня глубоким грудным контральто.

      Я повернулся к зашторенному парчовой занавесью дверному проему.

      – Желаю приятного дня и невероятно красивого второго заката. Ходжа Наследи – он самый, госпожа. Полагаю, у вас ко мне личное дело?

      – Невероятно личное, – поведали из-за шторки. – И не терпит отлагательств.

      – Одну минуту, госпожа. Только ребенка в дом отнесу.

      Скрипнула бронированная дверь, и из холла высунулось заинтересованное темно-синее лицо. Леприкон вопросительно уставился на меня. Потом принял коляску, втащил ее внутрь и закрыл за собой дверь.

      – Вас спрашивали, – донесся из дома приглушенный голос дворецкого. – Решили подождать на улице.

      Спасибо за информацию, дражайший. Неужели думаешь, что хозяин и сам не догадался?

      Заявление Лумиля осталось без ответа.

      – Не желаете побеседовать со мной в кабинете? – спросил я, глядя на парчовую занавеску.

      Меня очень интересовала личность посетительницы. Почему она не выглянула из кареты? Почему не позволила лицезреть свою красоту? Наверное, чего-то боится. Или желает нанять меня для сбора какой-нибудь компрометирующей информации. Зачем иначе ей хранить инкогнито?

      – Не хотите на прием?

      Я так и не дождался ответа. Подошел поближе к карете, слегка отодвинул шторку и посмотрел внутрь.

      Глаза не сразу привыкли к полумраку. Удалось заметить только два белых полушария в темно-сиреневом декольте шикарного платья.

      – Вы сказали, что ваше дело не терпит отлагательств…

      – Умри! – завопил вдруг хриплый мужской голос. Совершенно не похожий на предыдущий. Даже хоббит дернулся и едва не свалился с козел.

      Меня внезапно ударили в лоб. Я не устоял и хлопнулся на пятую точку. А из кареты посыпались мордовороты.

      Трое. Здоровенные широкоплечие детины, вооруженные резиновыми дубинками: гоблин, темный эльф-полукровка и изрядно подгнивший вурдалак. Четвертого к мордоворотам я не отнес. Это был низенький серокожий гремлин, не достававший мне и до пояса. В его лапках я не заметил оружия – только блестящие кожаные перчатки.

      Полукровка, казалось, замер в воздухе, распрямляя левую ногу. И обрушился на меня, чтоб он издох!

      Удар рубчатой подошвой сапога в грудь швырнул меня затылком на магасфальт. Я едва сумел рефлекторно прижать подбородок к груди и перекатиться. В то место, где только что валялось мое полуобморочное тело, грохнули кованые полуботинки вурдалака.

      Дело запахло очень дурными намерениями.

      Мне не позволили подняться даже на четвереньки. В ребрах ощутимо треснуло, в бок ударил закругленный кончик резиновой дубинки. Когда я свалился подбородком в неглубокую лужу у крыльца, на спину посыпались многочисленные удары.

      Жизнь справедлива только в дамских романах и дешевых боевиках. Там ваши враги великодушно позволяют вам утереть кровавые сопли, пособирать