Героям не место в застенках. Сергей Зверев

уж топорно закладывалась взрывчатка. О том, что догадки насчет партизан оказались верны, говорило и поведение немцев – они вдруг стали какими-то нервными, пугливыми, усилили охрану работающих пленных, старались не отходить далеко от железнодорожного полотна. Оставалось немного – придумать способ, как связаться с этими партизанами. Но каким образом это сделать, ни Болдырев, ни гораздый на выдумки Бузько не представляли. Помог случай.

      Однажды во время ремонта поврежденного участка дороги из лесу вышла девочка лет двенадцати. Она была одета просто, если не сказать бедно, к тому же босая. Но лицо у нее было чисто вымыто, а на голове повязан белый платочек. В одной руке девочка держала лукошко, а второй крепко сжимала ручонку белобрысого мальчишки. По-видимому, младшего братишки.

      Дети появились неожиданно. Даже трое стоявших неподалеку немцев-охранников опешили на какое-то время. Пленные тоже прекратили работу и молча смотрели на детей. Неожиданно один из пожилых немцев расплылся в благодушной улыбке и призывно помахал девочке и ее братику рукой.

      – Русиш киндер, – позвал он, роясь в кармане брюк, – ком цу мир, медхен…

      Девочка от его голоса вздрогнула и то ли удивленно, то ли испуганно пискнула:

      – Ой, мамоньки, та це ж нимцы… Ратуйте, людоньки!

      Она выронила лукошко, из которого на траву посыпались крепкие подосиновики и боровики, развернулась и побежала к лесу, таща за собой мальчонку. У того заплетались ноги от быстрого бега.

      – Медхен, – закричал пожилой охранник. – Киндер! Ихь хабе кайн махе дизер шлехт! Ихь хабе шоколяде…[1]

      Он хотел сказать что-то еще, но не успел. Второй охранник, молодой парень с толстыми розовыми щеками, покрытыми рыжеватым пушком, скинул с плеча винтовку, клацнул затвором и стал неторопливо прицеливаться.

      – Ганс! Найн!!! – закричал пожилой немец, заметив действия своего напарника. – Дас ист нихт руссишь зольдатен! Дас ист кляйне киндер, Ганс![2]

      Но было поздно. Выстрел гулко разорвал воздух. Девочка, которая не могла быстро бежать из-за своего братишки, внезапно споткнулась, но не упала. Она медленно развернулась, продолжая удерживать мальчишку за руку. На детском личике не было ни страха, ни боли, а только удивление. Мальчик тоже не плакал. С немым ожиданием переводил взгляд с неожиданно остановившейся сестры на стоявших на насыпи немцев и замерших пленных.

      Охранник, видя, что цели теперь неподвижны, как мишени в тире, неторопливо передернул затвор и выстрелил еще раз. Девочка упала, а мальчик, повернувшись в сторону выстрела, что-то прокричал. Немец громко засмеялся и выстрелил в третий раз, почти не целясь.

      – Вас махст ду, Ганс? – с трагическими нотами и неподдельной болью в голосе прошептал пожилой охранник. – Дас ист кляйне киндер!..[3]

      – Дас ист кляйне руссише швайне,

1

 Девочка! Дети! Я не сделаю вам ничего плохого! У меня есть шоколад… (нем.)

2

 Ганс! Нет!!! Это не русские солдаты! Это маленькие дети, Ганс! (нем.)

3

 Что ты сделал, Ганс? Это же маленькие дети!.. (нем.)