Горлов тупик. Полина Дашкова

Васильевны, сурово погрозила пальцем и тоже исчезла. Галанов взглянул на часы. Без десяти двенадцать.

      – Стыпэндыю ны плотют, матпомощь даже ны дают! – канючил Мамедов. – Я выучил! Высо зынаю! Сыпрасы лубой вапырос! Прам щас сыпрасы, давай!

      – Во вторник в четыре зайдите на кафедру, поговорим.

      – Выторнык?! Нэт, нэлзя выторнык!

      Дверь учебной части открылась, в проеме появилась завуч Наталья Ильинична.

      – Вячеслав Олегович, можно вас на минуту? Мамедов, подождите в коридоре.

      В просторном кабинете пахло кофе. В кресле у окна раскинулся секретарь парторганизации, завкафедрой марксизма-ленинизма Володя Романчук, полный, лысый, с добрым испитым лицом. К нему на подлокотник молодецки присел семидесятилетний поэт Григорий Озеркин, в черном кожаном пиджаке поверх алой водолазки, подтянутый, без пуза, трижды разведенный, четырежды женатый. Он руководил семинаром поэзии, на котором училась Катя. У стола, закинув ногу на ногу, сидела приглашенная преподавательница грузинской литературы Тина Чкония, тонкая синеглазая брюнетка, с мальчишеской стрижкой и крупными бриллиантами в ушах.

      – О, Слава, вот и ты, – радостно воскликнул Романчук.

      – Кофе хотите? – спросила грузинка.

      Она говорила по-русски почти без акцента, голос низкий, глубокий, волнующий.

      Галанов поздоровался со всеми, от кофе отказался, взглянул на часы: двенадцать без семи.

      – Вячеслав Олегович, тут у нас такая история. – Наталья Ильинична одернула жакет и поправила прическу. – Да вы присядьте, в ногах правды нет.

      – Видите ли, я спешу очень. – Галанов нервно кашлянул.

      – Поспешишь – людей насмешишь. – Романчук хихикнул и ткнул Озеркина локтем в бок.

      Тот хихикнул в ответ, соскользнул с подлокотника, взял Галанова за плечи и почти насильно усадил в соседнее кресло.

      – Ну, братцы дорогие, – взмолился Вячеслав Олегович, – не тяните кота за хвост, честное слово, ждут меня.

      Вдруг показалось, что ждет вовсе не Оксана Васильевна завтра на даче, а Катя в его «Волге» во дворе, сегодня, сейчас. Перед глазами помчались непрошеные видения. Он садится за руль, они целуются и едут сначала к служебному входу «Елисеевского», потом к нему в пустую квартиру у метро «Аэропорт». На заднем сиденье – пакеты с заказом: осетр горячего копчения в промасленной бумаге, палка финского сервелата, две пачки тончайших польских галет, цейлонский чай, кофе «арабика», марокканские апельсины, венгерские яблоки. Запас на несколько безумных суток. Запереть все замки, выключить телефон. Никаких дачных застолий, никаких гостей, никакой Оксаны Васильевны, и гори все синим пламенем…

      – О чем задумался, детина? – долетел до него сквозь сладостный туман бодрый голос Озеркина.

      Он решительно тряхнул головой, видения исчезли.

      – А тортик? – ласково предложила завуч. – Свеженький, только из кулинарии.

      – Вы же знаете, я не ем сладкого! – Получилось слишком громко, грубо, он выдавил виноватую улыбку и добавил: – Спасибо, Наталья