Сердцеед, или Тысяча и одно наслаждение. Екатерина Гринева

того, как отец ушел от нас к молоденькой секретарше – я тогда ходила в девятый класс, – мою мать как подменили. Она выкрасилась в ярко-рыжий цвет, стала много курить, красить губы алой помадой и чересчур громко смеяться. Всех женщин она называла «милочками», мужчин «лапулями», а меня – «золотцем». В углах шкафа она прятала пузатые бутылки с ликерами и коньяком. Маман любила выпить рюмочку перед сном, всплакнуть и пожаловаться на жизнь. Днем она работала – правда, ни на одном месте особо долго не задерживалась, – а вечером смотрела бесконечные сериалы. Она неожиданно вспомнила о своих старых подругах и одноклассницах и часами висела на телефоне, вспоминая «старые добрые времена» и жалуясь на «скотское настоящее».

      Когда я поступила в институт, мы разменяли квартиру: я оказалась в однокомнатной на Тимирязевской, а мать – в Кузьминках.

      Учась в институте, я подрабатывала то официанткой в кафе, то уборщицей в маленьких офисах. Мать к тому времени стала работать все меньше и меньше; когда я после института устроилась на постоянную работу, она вовсе осела дома как заправская домохозяйка. При этом я полностью содержала ее, работая за двоих. Она всегда звонила мне перед праздниками, налегая на свое бедственное материальное положение и тем самым выклянчивала дополнительные подношения.

      Я нажала на кнопку соединения.

      – Золотце, – прошуршал-прошелестел голос матери. – Ты не забыла обо мне?

      – Добрый день, мама! – повысила я голос. – Как ты себя чувствуешь?

      – Как я могу себя чувствовать! – мать мгновенно въехала в привычную колею. – То давление, то сердце. Ты приедешь ко мне? У меня уже пустой холодильник и лекарства кончились. И ни копейки нет.

      – Я тебе давала в прошлом месяце. Приличные деньги.

      – Золотце! Разве это деньги, – голос то удалялся, то приближался, словно мы находились в театре, и мать временами подходила к рампе, а потом удалялась в глубь сцены. – Вот и Олимпиада Петровна говорит, что дочка могла бы давать и побольше. – Олимпиада Петровна была соседкой моей мамы – вредная, сухая, как лист из гербария, старушенция, когда-то работавшая в Министерстве печати.

      – Я не знаю, что говорит Олимпиада Петровна. Деньги были вполне приличные. Если только не тратить их на коньяк, дорогие сигареты и черную икру.

      – Ах, золотце…

      Я почувствовала глубокое раздражение и усталость.

      – Ладно. Я приеду и привезу тебе продукты и деньги. На днях.

      И дала отбой.

      Не успела я сесть в машину, позвонил Вадик.

      – Алло! – я открывала дверцу, прижимая телефон к уху.

      – Это я. – Голос Вадика звучал очень тихо.

      – Ты на шпионском задании? Так тихо говоришь! Ты на работе?

      – Да. То есть нет.

      – Уже отметили Новый год на корпоративной вечеринке? Забыл, где находишься? – рассмеялась я.

      – Не забыл. – Голос звучал виновато.

      – Слушай, я сейчас еду домой. И жду тебя.

      – Я… я не приеду.

      – Не