Семеро праведных в раю хозяина. Елена Хаецкая

линию жизни. На таких ладонях линия жизни обычно сильная и ровная. Но мужская ладонь была пуста. На ней не было вообще ни одной линии.

      – Видишь? – нетерпеливо сказал Хозяин.

      – Руки, – промямлила Пиф.

      – Целуй, – велел Хозяин.

      – Что?

      Она близоруко заморгала.

      Он расхохотался – где-то высоко, в полумраке. Сверкнули на загорелом лице крепкие белые зубы. На круглом загорелом лице с широко расставленными глазами.

      И неожиданно, словно вспыхнуло солнце, она увидела его целиком. Коротко стриженые волосы – светлые, взъерошенные. И глаза – светлые и наглые, с черными точками зрачков.

      – Ну, давай же, целуй, – повторил он.

      Пиф лихорадочно соображала – что бы такого ответить. Наконец, она выдавила:

      – Это… еще и парашу выносить, да?

      Хозяин повалился в траву. Лицо гипсового пионера стерлось, осталась сплошная белая маска: тяжелая задница Хозяина смазала ее напрочь. Он лежал в траве и содрогался от хохота. Слезы потекли из его зажмуренных глаз.

      Пиф встала. Набралась храбрости, толкнула его ногой в бок. Нога была босой.

      Она посмотрела на свою ногу, потом спросила:

      – Я что, голая?

      Хозяин приподнял голову, открыл глаза, уставился на нее откровенным взглядом.

      – Какая тебе разница? – поинтересовался он. – Твое бренное тело плавает сейчас в горячей воде. Ну, голая. Хочешь – оденься.

      – Как?

      – Отрасти крылья.

      – Как? – снова спросила она.

      – Откуда мне знать? – раздраженно отозвался Хозяин. Он завозился в траве, встал. И неожиданно с шумом, поднимая ветер, развернул два зеленых крыла.

      Так и стоял, откинув голову и расправив плечи: рослый человек в пятнистых армейских штанах и шнурованных ботинках до колен, с лоснящимся обнаженным торсом и двумя огромными крыльями.

      Крылья кокетливо сложились под подбородком, лицо Хозяина приблизилось к Пиф, глянуло на нее озорно.

      Ей доводилось видеть изображения серафимов. Еще давно, когда Бэда водил ее в катакомбы. Скорбные лики, спрятанные в перьях. Только теперь вместо строгих лиц с изогнутыми темными ртами на нее сквозь водопад изумрудных перьев таращилась наглая сержантская физиономия и откровенно раздевала ее глазами.

      – Перестань меня трахать, – сказала Пиф.

      – А ты что-нибудь чувствуешь? – полюбопытствовал Хозяин и снова развернул крылья.

      – Оргазм, – проворчала Пиф.

      – Ладно, шутки в сторону.

      Хозяин сложил крылья. Теперь он стал значительно выше ростом. Нависая над Пиф, он вопросил откуда-то из поднебесья:

      – На хрена вены себе перерезала?

      – Захотела, – упрямо сказала Пиф. – Захотела и сделала.

      – На хрена?

      – Хотелось! – крикнула Пиф, не смея поднять головы.

      – Не выпендривайся! – грозно донеслось из-под облаков.

      – Не знаю, зачем, – сдалась Пиф. Ей вдруг стало страшно. Она поняла, что ей все время было страшно. –