Как бы человек не был счастлив. Нина Филиппова

исхудавшему молодому человеку, прочитал адрес, передразнил, – «Факс, приёмная, секретарь…» Псих, что ли? – скомкал бумажку и выкинул в окно.

      За время долгого пути Самад сделался серым, как дорожная пыль. Он шёл к роднику – крохотной струйке холодной воды, затерянной в степи, и, приближаясь, предвкушал, как разольётся от спины по плечам и затылку холодная вода, омоет его разгорячённую грудь, остановит бег гудящих, пульсирующих от напряжения ног… Но какой-то распаренный человек пулей вылетел из проходящей машины и подставил под воду свою бычью шею, фыркнул, засмеялся. Вожделенные кристаллики полетели в разные стороны. Самад вдыхал горячий воздух и ждал, ждал, ждал! Жар распирал его и застилал глаза: вода иссякла, из родника струился горячий песок.

      – Что? – Вдруг повернулся к нему распаренный человек и, не успев напиться, отошёл под натиском чёрного взгляда. Самад, удостоверившись, что это не песок, прильнул к воде и долго пил. Потом, ни на кого не оглядываясь, смыл с себя грязь.

      Проплывая над бархатной зеленью вершин и покатых склонов, по тросу подвесной дороги вагончик спускался к морю. На одной из сопок внизу белел полукруг колонн. Оттуда доносились звуки трубы: кто-то отыграл гаммы и теперь пытался вести мелодию, и, хотя иногда срывался, от призывных и печальных звуков одинокой трубы мороз бежал по коже, вызывая отчаянное желание удержать этот миг. Послышалось, что звуки рождены небом, но вагончик спускался, и стало тихо.

      Ариф, сквозь ресницы глядя на солнце, сошёл на землю. Его забавляло, что глазам, привыкшим к яркому свету, на земле всё казалось тёмным и плохо различимым. Рыжее солнечное пятно стояло перед ним, невпопад перекрывая предметы и лица, загорелые тела, свободные одежды – курортная публика среди машин, мороженого и горячего кофе. Он споткнулся о попрошайку-подростка, который сидел на асфальте, поджав неестественно крохотные ножки и подставив стриженую голову милосердным лучам. Ариф машинально бросил подаяние, но ему показалось, что все деньги у нищего разорваны на части. Он оглянулся, чтобы рассмотреть, так это или ему действительно показалось… Возвышаясь над калекой, какой-то парень дорывал те деньги, которые ещё были целы, и швырял их нищему в лицо.

      – Иди своей дорогой, Азия! – ухмыльнувшись, посоветовал он Арифу, но неожиданно врезался в сжатый кулак и, по-солдатски вытянувшись, упал навзничь. Над ним остался стоять Ариф. Однако несколько крепких ребят уже окружали его сзади – их было хорошо видно в отражении стеклянных дверей. Наблюдая за их приближением, Ариф протяжно и глубоко вдохнул, а на кратком выдохе каким-то внешне нелепым движением сбил с ног первого, напавшего сзади. Второй тоже замахнулся на него резиновой палкой, но Ариф, как подкошенный, упал ему в ноги раньше удара, и тот, торопливо резанув палкой воздух, свалился рядом. Ариф подмигнул калеке и заметил, что лицо нищего горит от восторга лихорадочным румянцем, слёзы высохли, щуплое тельце рвётся в бой, но бессильно удержаться на своих крохотных ножках. Скрючившись, как от боли, Ариф перекатился на тротуаре из стороны в сторону и со спины прыгнул в пояс третьему…

      Под