Проклятое золото. Александр Александрович Масалов

желудке не лежат комом непереваренные макароны.

      Владимир подошел к насосу артезианского колодца. Снял рубашку, повесил ее на ближайшее дерево. Ухватился за ручку, стал качать. Под ногами, на глубине 30 метров, зашипело, заурчало. Еще качков пять – и из крана хлынула ледяная вода. Владимир тут же рухнул на колени, подставил голову и спину под струю. Заорал:

      – Ха-а-ара-а-шо!..

      Наконец вода перестала течь. Владимир отбросил со лба намокшие волосы и бросился к поленнице. Сложив дрова, принялся метаться от сарая к забору, перенося мусор и хлам – ржавый остов велосипеда, разбитые деревянные ящики, пару раскисших и развалившихся картонных коробок, кульки, набитые пустыми консервными банками, пластиковыми бутылями, очистками, яичной скорлупой, рваной и скомканной бумагой…

      Теперь осталось самое занудное – подмести двор, уложить сор в тачку и поставить у забора. Мусорщики завтра все заберут.

      Остановился перекурить. И тут понял, что кролику уже недолго скакать на подсевших батарейках. Навалилась сильная усталость. Даже в глазах потемнело.

      Повторное омовение ледяной водой сил и бодрости не прибавило. Стиснув зубы, Владимир взял в руки метелку и превратился в робота-уборщика, апатично совершающего одно и то же действие:

      Шрххх!.. Шрххх!.. Шрххх!..

      Он часто прерывался на перекуры. С каждой минутой метла становилась все тяжелее и тяжелее. А двор казался все больше и больше. Никогда не удастся закончить его уборку. Все равно что вычерпать ложкой океан.

      Момент, когда невероятное все-таки произошло, Владимир как-то не запомнил. Бросив метлу, выкатил из сарая тачку. Вооружился совковой лопатой и битых полчаса таскал тачку от одной кучи дворового мусора к другой.

      Когда куч не осталось, побрел в дом. Ничком лег на диван в гостиной и закрыл глаза.

* * *

      Женщина была молодая, красивая, улыбчивая. Черные вьющиеся волосы, ниспадающие на плечи. Серые глаза. Пухлые чувственные губы. Одета в белый греческий хитон, туго затянутый узким поясом, что придавало ее фигуре некоторое сходство с песочными часами.

      – Что ты отдашь взамен? – проворковала она.

      – Не знаю, – растерялся Владимир. – У меня ведь ничего нет…

      – А ты согласишься отдать свои ноги?

      – Пожалуйста.

      – А руки?

      – Забирай! – Владимир хмыкнул. – Это же сон…

      – Меня радует твоя щедрость. А свою голову ты мне отдашь?

      – Без головы я умру. Даже во сне.

      – Не обязательно. У меня вот, например, нет головы – и ничего…

      Она вдруг заплакала – громко, навзрыд.

      – Ну вот, – пробормотал Владимир, пытаясь ее обнять. Чтобы утешить красавицу, приголубить. – А говорила, что ничего страшного. Можно, дескать, и без головы жить…

      От звука собственного голоса он проснулся.

      Черт, это действительно был сон. Но какой яркий, запомнившийся даже в деталях!.. Владимир перевернулся на бок. Старый диван заскрипел, жалобно заныли пружины. На улице смеркалось. Часов восемь в�