Облако. Семен Лопато

наши с вами национальные чувства, продолжать не буду.

      – Крайне вам признателен.

      Вадим мгновенье подумал.

      – Между прочим – о самом страшном, что связано с этим произведением, вы так и не сказали. И знаете, в чем оно? В том, что та простая мысль, о которой вы говорили, не приходит в голову не только Левше и тульским мастерам, не только царю и придворным, но и миллионам читателей – ни в девятнадцатом веке, ни в двадцатом, ни в двадцать первом.

      – А вот тут вы, безусловно, правы.

      Мужчина остро взглянул на Вадима.

      – Итак, о чем это произведение?

      Вадим отмахнулся.

      – В первом приближении понятно – о глубинном мистицизме русского народа, о каком-то особом отношении к тому, что приходит с Запада и о всем таком прочем. Вы мне лучше другое скажите – как по-вашему – сам Лесков-то все это понимал?

      – А, по-вашему, это имеет какое-то значение?

      – Гм… по-моему, основополагающее, ведь это показывает глубину его замысла, а опосредованно – и глубину его личности, знаете, если он действительно имел в виду все то, о чем вы говорили, то это такой гений, о котором даже и подумать как-то страшно.

      – Возможно, и все же обратите внимание на нечто куда более важное – каждое поколение не понимает классику по-своему, причем объектом непонимания является именно то, что для данного поколения актуальней всего, – проявлением этого системного правила данная история и является.

      – Ну не будете же вы утверждать, что каждое классическое произведение имеет такую же загадку и такое же двойное дно, выворачивающее его понимание буквально наизнанку – все-таки «Левша» – достаточно специфическое произведение.

      – Ну почему же, именно это я и утверждаю.

      – То есть что, я назову вам любое классическое произведение, и вы тут же, не сходя с места, докажете, что смысл его противоположен тому, что существует во всеобщем мнении?

      – Ну разумеется.

      – Ну, не знаю… «Война и мир».

      – Не надо. Если мы начнем перечислять, чего мы не понимаем в «Войне и мире», то на это уйдет объем текста, многократно превышающий саму «Войну и мир». Назовите произведение более скромных размеров.

      – Ну… хорошо – «Евгений Онегин».

      – Прекрасно. Еще одно произведение, изученное вдоль и поперек и тем не менее вызывающее у многих самое искреннее восхищение, произведение абсолютно знакомое и известное, абсолютно без белых пятен, понятное и ясное до последней буквы. И тем не менее, если вы мне позволите, маленький вопрос – а чем заканчивается «Евгений Онегин»?

      – Ну, как чем… Тем, что Татьяна ему отказала.

      – Не соблаговолите ли уточнить – как именно она это сделала?

      – В смысле – процитировать?

      – Это я могу, я, – худенькая девушка, весело подняв руку, живо подалась к мужчине. – Я помню, мы это в школе проходили. Можно?

      – Прошу вас.

      – Так вот: Онегин ей признался, и она действительно ему отказала.