Невидимый город. Елена Первушина

и давно ты тут лежишь? – проворчала Десси.

      И словно в ответ на ее слова раненый сощурился и медленно открыл глаза. И тут Радке вовсе стало тошно от страха. Глаза желтые, звериные.

      – Же-е-ен-щи-на, – выдохнул он с усилием, но лицо даже не перекосилось. – Тебя… только… не… хватало… Найди… мужчин… кого… нибудь… Пусть… добьют…

      – Обождешь, – сердито ответила Десси. – Добить я тебя сама добью. Если надо будет. Обожди пока. Ты всерьез решил уйти, Дудочник?

      – Отступи… – попросил раненый. – На… шаг… отступи… Лица… не… вижу.

      – Дионисия я. Ведьма из Гертова Городка. Посмертница Клаймова. Не помнишь, небось?

      – А… Рыжая… привет. Ты… то… здесь… что?

      – Обожди, – повторила Десси. – Не морочь голову. Ты мне вот что скажи: ты умирать сейчас хочешь или на потом отложишь?

      – Нет… если… можешь… сейчас… не… хочу. У… меня… опять… сорвалось… все.

      – Ладно, лежи тихонько. – Десси обернулась к Радке: – А крови ты не боишься?

      – Нет… не очень.

      – Ладно. Тогда возьми у этих бегунков фонарь и посвети мне. А то они больно мельтешат.

      Радка с опаской шагнула к пауку, но тот покорно замер и позволил снять со спины фонарик. Радка вернулась к Десси. На живот Дудочника она по-прежнему пыталась не смотреть.

      Десси сжала правую руку в кулак, потом раскрыла, и на ее ладони заплясал язычок бурого пламени. Десси подула на него, покрутила между пальцев, скатала в шарик.

      Потом сняла пояс, протянула Дудочнику и велела:

      – Закуси-ка. Сам знаешь, сейчас и тебе больно будет.

      И, крепко зажав коленями его ноги, пустила шарик гулять по вспоротому животу.

      Сразу же запахло свежей кровью. Будто в давно нечищеном коровнике резали поросенка.

      Дудочник помянул недоученных костоправов и каких-то еще врачей-убийц и кровавых маньячек.

      Десси и бровью не повела – так и катала шарик по животу, что-то напевая под нос. Радка сунулась послушать заклинание, – любопытно ведь! – но услыхала только старую-престарую песенку про пьяного мельника:

      Он с третьего раза в ворота попал,

      В ворота попал.

      И долго в конюшне хомут целовал,

      Хомут целовал.

      Там, где прошелся шарик, сами собой отваливались присохшие кровавые струпья, кожа розовела. Набухала, на краях ран выступала кровавая роса, а сами края тянулись друг к другу, как губы влюбленных.

      Десси задула огненный шарик, вытерла краем занавеси пот со лба Дудочника, полюбовалась на дело рук своих и вздохнула:

      – Ох, придется ведь на тебя нижнюю юбку изводить.

      Разорвала юбку на полосы, перевязала Дудочников живот и разрешила наконец Радке опустить фонарь.

      – Ночевали вы где? – спросила она у Дудочника.

      Тот указал на одну из дверей. За нею обнаружилась спальня – семь грубых, на скорую руку сколоченных топчанов. За занавеской – восьмой.

      – Сойдет, – кивнула Десси и велела Радке: – Сдирай со стен