Русский апокалипсис. Виктор Ерофеев

Сталин замолк. Он приблизился ко мне и, указывая трубкой на мой платок, спросил подозрительно:

      – Что это у вас с рукой?

      – Так, ничего, Иосиф Виссарионович, немножко ушибся, пустяки, – пробормотал я не очень внятно.

      – Но все-таки? – продолжал он настаивать.

      – Да так, упал, ничего страшного.

      – Как упали? Где?

      В этот момент распахнулась дверь, и в кабинет влетели врач с саквояжем и два ассистента, все чрезвычайно взволнованные. За ними следом – Поскребышев. Разговаривая со мной, Сталин незаметно нажал кнопку под крышкой стола и вызвал медпомощь. Решив, что с ним случилось неладное, там подняли панику. Заметя недоуменный взгляд врача, Сталин спокойно сказал:

      – Посмотрите, что у него с рукой.

      Врач подскочил ко мне и с помощью ассистентов быстро промыл и перебинтовал опухшую руку.

      – Можете идти, – распорядился Сталин, и медпомощь выкатилась из кабинета так же стремительно, как и появилась. Присутствующие молча следили за этой сценой. Беседа возобновилась.

      История с рукой имела свое продолжение. После приема Сталин, придержав отца за плечо, спросил у Молотова:

      – Что же это ты, Вячеслав, не следишь за ним? Он такой у тебя тощий и бледный. Ты что, его не кормишь, что ли? Должен кормить.

      – Я кормлю, – буркнул Молотов, не понимая, куда клонит Сталин. Его неприятно волновал сталинский интерес к молодому человеку как предвестник кремлевской смены поколений.

      – Почему это ты, Молотошвили, не представляешь на награждение своих работников, в частности, переводчиков? – настаивал Сталин, весело поглядывая на отца, как на сообщника. – Ведь они иногда работают с риском для своего здоровья! Давай предложения – мы поддержим!

      Вскоре отец получил в Кремле свой первый большой орден Трудового Красного Знамени. В его рассказах Сталин, оторвавшись от своих прочих имиджей, двигался по самостоятельной траектории, полный трогательной любви к фильму Рене Клера «Sous les toits de Paris» (отец переводил вождю и фильмы), «скромности», «добродушия», «гостеприимных манер».

      После окончания фильма Сталин, привстав с кресла, обернулся к отцу и пальцем поманил. Когда отец подошел, Сталин взял со стоявшего перед ним столика бутылку «Советского шампанского», наполнил бокал и протянул.

      – Спасибо, товарищ Сталин. Я на работе не пью, – сказал отец.

      Сталин усмехнулся и продолжал настаивать.

      – Давай, давай, пей, – сказал он. – Молотов разрешает, поработать пришлось немало.

      Молотов и другие члены Политбюро заулыбались. Отец с удовольствием залпом осушил бокал шампанского.

* * *

      Сцена, когда Сталин угощает моего отца шампанским, мягко улыбаясь красивому молодому человеку, любуясь им, приводит меня в странное умиление. У меня даже пощипывает в носу. Почему? Ведь, во-первых, ведь, во-вторых, ведь, в-третьих и в-четвертых, – праведное «ведь». Но мне так приятно знать, что в тот момент в полутемном просмотровом зале