Смута. Юрий Теплов

толстой вязки. Достал из сумки курицу, полбуханки хлеба, помидоры и бутылку коньяку.

      – Врежем, сосед? – спросил.

      Нагловатая самоуверенность сквозила во всем его облике. Всего скорее был он из волонтеров доблестной армии челноков, призвавшей в свои ряды тех, кто не хотел смириться с нищенским прозябанием. Такие с риском зарабатывают деньги и без риска тратят их, не думая о будущем. Зато на отдых с женой или с любовницей – в Анталию или на Кипр – пожалуйста! И с размахом просаживают заработанное, чтобы снова пуститься в ненадежный путь «купи-продай», именуемый в не столь уж давние времена позорным словом «спекуляция».

      Кузнецову такие люди были даже симпатичны: не раскисали, не ныли. Потому он, хотя и не было никакого желания выпивать, согласно кивнул.

      В казенные чайные чашки тот набулькал коньяку так, что в бутылке осталась ровно половина.

      – Будем!

      Кувыркнул в рот чашку, содержимое мгновенно исчезло в желудке.

      – Тебя как зовут, сосед?

      – Борис, – неохотно ответил Кузнецов. Он не любил случайных знакомств.

      – А меня – Саня. Фамилия – Феоктистов… Докуда едешь?

      – До Москвы.

      – А я – до Бологого, – заглянул в чашку Кузнецова. – Ты чего только пригубил?

      – Не привык такими дозами.

      – У нас в Бологом таких, как ты, нет. Все пьют: и мужики, и бабы. Сами гонят, сами пьют. А я, как стал заниматься коммерцией, самодуровку не потребляю.

      А поезд уже покинул Питер и набрал скорость. За окном плыла сплошная темень, изредка нарушаемая огнями путевых прожекторов.

      Кузнецов от выпитого пришел в благостное состояние. И если б не болтливость попутчика, он бы спокойно поразмышлял о том, что дал ему процесс в Эстонии. Но Саня из Бологого не давал ему возможности размышлять.

      – Я думаю, Боря, что ты – большой чиновник: в СВ катаешься. И не за свои кровные, как я… Правильно догадался?

      – Правильно, – соврал Кузнецов.

      Ему вдруг показалось, что где-то он уже видел этого человека.

      – Мы с вами нигде не встречались? – спросил.

      – Боря! – укорил Саня из Бологого. – Почему на «вы»?.. Не люблю выкать. Вроде как враги-дипломаты. А насчет «встречались» – все могет быть.

      – Я работал в Эстонии, – подсказал Кузнецов.

      – Не люблю прибалтов. То ли дело Питер! Друг у меня там. Служили вместе срочную. Оженился наконец. Три дня свадьбу справляли… Выходит, в Питере мы пересечься не могли. Зато вот в поезде познакомились… Ну, давай еще по одной.

      Он взялся за бутылку. Кузнецов прикрыл свою чашку ладонью:

      – Мне хватит, Саня. С утра работать.

      – Я и говорю: чиновник – человек подневольный. Ни налево, ни направо.

      Сосед выпил свой коньяк. Вылил в свою чашку кузнецовские остатки.

      – Давай, Боря, укладывайся. Успеешь соснуть до Москвы. А я посижу…

      Кузнецов уснул, и сон его был глубок, как артезианский колодец. Он не слышал, когда сошел в Бологом рубаха-парень Саня Феоктистов. Тем более не предполагал, что тот, ступив на пустынную платформу,