Город-крепость. Райан Гродин

заляпанное соплями лицо может сбить спесь с настоящего бродяги.

      Я опускаю нож.

      – Когда бежать?

      Дэй начисто вытирает лицо и засовывает руки глубоко в карманы. Чма удобней устраивается на ботинках парня. Мурчит.

      – Заход через два дня. Через четыре часа после заката. Встречаемся у борделя Лонгвея.

      – Я в деле. – Вот и всё. Второе правило нарушено. Я доверилась парню со шрамом на руке. Со странной жаждой в глазах. Всё ради сестры. – Но шестьдесят процентов мои.

      – По рукам, – выпаливает он быстро и как-то отчаянно. И глазом не моргнув.

      Надо было требовать семьдесят.

      – Надеюсь, ты явишься, Цзин. Иначе…

      – Я приду, – уверяю я.

      Дэй кивает и разворачивается, осторожно стряхивая кота с насиженного места. Я смотрю, как он уходит, и тяжело вздыхаю. Облегчённо, но устало. Теперь, когда Дэй нашёл моё убежище, придётся снова переезжать. Все мои тайны, весь ужас рассеиваются в холодном воздухе. Туманные и молочно-белые. Как кожа моей сестры.

      Когда облачко пара исчезает, парня уже нет. Я стою в зеве своего переулка и ещё крепче, чем прежде, сжимаю в руке нож. Снова одна.

МЭЙ ЙИ

      Удивительно, что потеряв столько крови, Синь так отчаянно боролась. Больше она не сопротивляется. Тело мёртвым грузом повисает в наших с Инь Ю руках и мы задыхаемся, когда, наконец, дотаскиваем Синь до постели.

      Руки мои в крови. Вытягиваю их перед собой, долго, пристально смотрю на яркие разводы. С ними приходят воспоминания. Ужаснейшие кадры из прежней жизни.

      Когда отец не работал в поле, он падал на раскладной стул, сжимая в руках бутылку чего покрепче. Вся семья прекрасно знала: после третьей откупоренной крышки нужно быть осторожней. Так он проводил большинство вечеров, безвольно свесив руки и ноги, напоминающие дохлую рыбу. Но если отец бодрствовал, кожа наша расцветала багровым, изнывала от боли под его ударами.

      Глаза Цзин Линь неотрывно следили за стулом отца. Её он всегда бил сильнее всех, потому что сестра не могла просто лежать и стоически терпеть удары. Она боролась, неистово молотя тоненькими ручками и ножками, будто дерево, попавшее в тайфун. Иногда ей даже удавалось попасть по отцу. Он свирепел и колотил Цзин Линь ещё ожесточённей. Мне кажется, она делала это специально. Специально вызывала ярость отца на себя. Сорвавшись на Цзин Линь, он никогда не бил нас с матерью.

      Пока я погружена в мысли, Инь Ю успевает выйти и вернуться с серебряной миской, полной воды. Я окупываю руки, чужая кровь сходят с пальцев и, кружа, опускается на дно, подобно огню феникса.

      Я надеялась, что хотя бы здесь, больше не увижу кровь.

      Беру льняную тряпку и принимаюсь за работу. Пытаюсь очистить всю грязь, глубоко въевшуюся в раны Синь.

      – Ей повезло, что хозяин обошёлся без ножа, – говорит Инь Ю.

      Повезло. Всё внутри противится этому слову, но я понимаю, что она права.

      – Лонгвей не стал бы её уродовать. Он хочет, чтобы Синь продолжала работать.

      Наркобарон хочет получить от