Бесы Черного Городища. Ирина Мельникова

взгляд на парня, который в двух шагах от него переминался с ноги на ногу, от холодной росы они покраснели, точно гусиные лапы.

      – Федотка, я тебя не узнал. – Гость усмехнулся. – Ишь вымахал, выше меня на голову небось?

      – Да я, что я? – смутился тот. – В городе оно знамо как… Не разъешься! А у нас сметана да сало. И молока – хоть купайся в ем!

      – Где отец? – спросил Александр.

      – А где ж ему быть, извергу? – Нянька отстранилась от любимца. Глаза ее, не просохшие от слез, гневно сверкнули. – В покоях своих, сатана! Тьфу на него! – Она сердито сплюнула и перекрестилась. – Таперича ему белый свет в копейку, а то бы с самого утра криков было да ругани!

      – Он что, еще не встал? – удивился Александр. – Занемог, что ли, с похмелья?

      – Какое похмелье? – замахала руками нянька. – Удар его хватил. Вот уж три недели лежит в постели как колода. Под себя ходит. Язык совсем отнялся. Мычит только, как тот телок по весне.

      – Удар? – удивился Александр. – Он же никогда не болел?

      – А ты попей столько, – покачала головой нянька, – он, почитай, не просыхал, как маменьку похоронили!

      – А эта… где? – сквозь зубы процедил молодой человек, и глаза его полыхнули ненавистью.

      – Злыдня, что ли? Мамзелька? – справилась нянька. – Так сбегла. В ту же ночь и сбегла, как Родиону Георгиевича удар хватил.

      – Сбежала, значит? – Лицо Александра перекосилось. – Она знала, что я еду?

      – Нет, ей-богу! – старуха перекрестилась. – Как велел, батюшка, никому не сказывали! Ни барину, ни мамзельке… Только… – Она виновато посмотрела на своего воспитанника. – Только злыдня эта все золото и каменья маменькины прихватила, да двадцать тысяч рублей, да процентные бумаги, что в несгораемом шкафу хранились. Мамзелька его ключом открыла, что Родиона Георгиевич на гайтане таскали.

      – А «Эль-Гаруда»? Что с ней?

      В ответ нянька только развела руками и понурилась.

      Лицо Александра побелело от ярости, глаза сузились, и он грязно выругался. Нянька и Федот быстро переглянулись. Молодой человек заметил их взгляд и криво усмехнулся.

      – Жаль, что эта дрянь исчезла! Верно, догадалась, что придется отвечать за свои проказы! – И, направив взгляд поверх их голов в сторону дома, спросил: – Где сестра?

      – Полюшка? Ласточка? – расплылась в улыбке нянька. – Да где ж ей быть? В детской! С ней Федоткина сестра водится. Помнишь Настену? Такая красавица выросла! От женихов отбоя нет.

      – Она меня, наверно, не узнает, – сказал Александр, имея в виду отнюдь не красавицу Настену. – Сколько ей было, когда я уезжал? Чуть больше года. А сейчас где-то пять, наверно?

      – Правда твоя, Сашенька, – радостно закивала головой нянька, – шестой годок пошел. Красавица да умница растет, вылитая маменька.

      Губы молодого человека скривились. Казалось, он вот-вот заплачет. Но сдержался, не заплакал, лишь попросил:

      – Проводи меня к могилке! – Затем перевел взгляд на Федота. – Ты почему босиком?

      – Так