Нейтральной полосы нет. Евгения Леваковская

вздохнула прерывисто и горько. Уж так ей хотелось думать, что вернется к ней ее черное шерстяное платье, воротничок гипюровый; кофточка розовая, чистая шерсть, не стирана ни разу; юбка тоже шерстяная, юбочка-мини, заграничная, по случаю купила, два больших таких кармана напереди…

      – А вот вполне могут и найти, – веско проговорила Вика, пряча во внутренний карман блокнот и ручку. – Ты даже представить не можешь, как часто находят. Следователь же обязан не только вора поймать, а и похищенное найти. Вещи до суда вернут тебе под расписку, только и всего.

      – Он прямо с собачкой пойдет и найдет? – усомнилась Люба.

      – Сейчас уже навряд ли, поздно с собакой, – авторитетно заявила Вика, не имея решительно никакого представления, когда можно, когда нельзя с собакой.

      С каждой минутой почтительная заинтересованность Любы возрастала. На погоны Вики она теперь поглядывала с теплом и надеждой. Когда они расстались, обе довольные встречей, столь неудачно начавшейся, магазины уже закрывались на обед. Вика решила не делать своей привычной полупробежки и прибегнуть к услугам общественного транспорта – полдня ее нет в комнате, а еще надо подготовить сводку для Огневой.

      И уж обязательно придется зайти к начальству с несколько неожиданным материалом.

      Неожиданна не сама кража. Ну, обокрала какая-то негодяйка фабричных девчат. Что ж, к сожалению, еще бывает. Неожиданно все остальное. До сего часа Вике не приходилось слышать столь конкретных и грубых обвинений в адрес своих «однополчан», людей, как и она, одетых в форму цвета маренго. Ее учили, и она привыкла верить, что святая обязанность работника милиции – бережно относиться к человеку, от любого гражданина принять заявление, жалобу…

      Ей думалось, что излишне нянчимся мы с иными жалобщиками, склочниками, пьяными дебоширами. Ну, разве не обидно хорошему парню, старшему сержанту Коле Фомину, у которого, как и у нее, десятилетка и два курса института за плечами, который знает, когда возникло и когда перестало существовать государство Урарту, – разве не оскорбительно ему волоком тащить до спецмашины заблеванного хулигана, который сопротивляется, а утром еще и жалобу напишет, дескать, грубо его в машину грузили?

      Каждый день, каждому наряду внушают: к пьяным самбо не применять. А собственно, почему?

      Жалко! Вике жалко чистых, хороших ребят постовых, участковых, патрульных, обреченных в прямом смысле этого слова возиться в мерзости, в грязи.

      А тут вот – неожиданное…

      От автобуса до отдела рукой подать. Несколько шагов Вика пробежала, потом решила, что это несолидно – вбежать в кабинет начальника.

      Кабинет Фузенкова помещался на втором этаже. Внизу около дверей детской комнаты сидела женщина с подростком. У Вики екнуло сердце – давно ли сидят и видел ли их Фузенков? Пусть хоть двадцать раз была она занята делом – замечание влепят. Такая уж в этом доме, в том числе и в детской комнате милиции, работа.

      Редко приходят сюда люди в состоянии покоя, рассудительной