Иная планета (сборник). В. В. Кадыров

построенного в эпоху сталинского классицизма в форме трибуны, увенчанной каменными флагами, стояли какие-то люди и приветственно махали руками проходившим мимо здания демонстрантам. Те поднимали головы, жадно ели стоящих на трибуне восторженными глазами и в ответ тоже махали руками. Развевались знамена, плыли мимо нас плакаты давно почивших в бозе «великих старцев».

      Внезапно я вздрогнул. На меня словно вылили ушат холодной воды. Я осознал весь ужас происходящего. На одной из машин, плотно увешанной щитами и транспарантами, я заметил надпись: «1973 год». Я, не в силах произнести ни слова, только тыкал вытянутым пальцем в направлении надписи и толкал своих друзей в спину. Хмель, словно туман в лучах солнца, испарялся из моего мозга.

      Что, если моя жена и дети остались там, в 2000 году? Как я их встречу?! Через 27 лет?! Да и как появятся мои дети, если меня не будет в тот момент, когда я их зачал?! Да и будет ли моя дорогая Клава моей женой?! Вопросы, как обухом топора, били по моей несчастной голове, выбивая невольно наворачивающиеся на глаза слезы. Я оглянулся на товарищей. Мишка как зачарованный смотрел на плывущих по площади демонстрантов, и по его лицу тоже струились слезы. О чем он думал? Я представил себе, как Мишка говорит пламенные речи, осуждает Горбачева, Ельцина, Акаева, и на душе стало тягуче-тоскливо и страшно. Ведь нас запишут в диссиденты и во врагов народа! Психушка нам обеспечена, если не зона в Магадане.

      Я бросил взгляд на Сергея. Он был красный как рак, вращал выпученными глазами, и по его лицу градом катил пот.

      – Ребята, если это не белая горячка, – просипел он, – тогда это массовый психоз. Давайте выпьем, пока у нас крышу вконец не снесло.

      Мы тут же допили остаток водки, и нам малость полегчало. И даже общее веселье передалось нам. С каким восторгом смотрели люди из колонн на стоящих над ними партийных вождей, какой огонь полыхал в одухотворенных лицах, объединенных одной идеей. Казалось, и мы прониклись чувством сопричастности к Великому делу, которое доверила партия этим людям. Как же мы соскучились по таким идеям, которые делали наше существование осмысленным и нужным. Как же мы были заброшены и потеряны все это время!

      «Все-таки нас трое, – подумал я. – Не пропадем».

      А как выжить в условиях развитого социализма, мы еще помнили.

      Обнявшись, мы шагнули на площадь и двинулись впереди очередной группы людей. Нас охватил такой душевный порыв, что мы заорали слова «Интернационала»:

      Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов,

      Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой вести готов!

      Наше мушкетерское внедрение в массы внесло некоторый диссонанс в общее движение. Двигавшиеся за нами люди застыли от неожиданности на месте. В них врезалась задняя колонна.

      За нами образовался вакуум. И в этом вакууме и во внезапно наступившей звенящей тишине раздался рык, льющийся откуда-то с небес:

      – Идиоты!!! Кто выпустил эту троицу на съемочную площадку?! Уберите немедленно!!!

      К