Сокровище тамплиеров. Мечта конкистадора. Геннадий Левицкий

неприятности.

      – Насколько я знаю, у Иерусалимского короля и князя Антиохии мир со здешним правителем, – с надеждой промолвил нищий рыцарь.

      – Совершенно точно, – согласился де Пейн, – однако норманны, по-видимому, умчались грабить мусульманский торговый караван. Скорее всего, эмир Алеппо пожелает рассчитаться за такую дерзость. На нашу беду норманны слишком быстро передвигаются, у них имеется надежное укрытие, чтобы переждать первую ответную волну ярости. А вот мы, если не поспешим достигнуть киликийского прохода, можем ответить за дерзость Черного Рыцаря Пустыни.

      Через немного времени пилигримов ожидало страшное зрелище: множество трупов сарацин валялись там, где их настигла смерть; десятка полтора раненых корчились в муках – одни из них взывали о помощи, другие просили верным ударом меча прекратить их мучения. Не меньше жалости вызвал верблюд с распоротым животом: он хрипел, слезы обиды катились из его глаз, словно это было существо с человеческой душой.

      Среди пилигримов нашлись несколько человек, которые были знакомы с искусством врачевания. Кому-то из раненых остановили кровь, у одного достали из руки арбалетную стрелу, прочим перевязали раны, а безнадежного изрубленного на куски, но еще дышавшего мусульманина накрыли плащом, чтобы уберечь от насекомых, облепивших его раны. Всех раненых забрали с собой, надеясь оставить их в ближайшем селении. Время, которое пилигримы потратили на заботу о пострадавших сарацинах, дорого им обойдется.

      Уже были видны между двумя скалами природные врата в Киликию, на стенах крепости, сторожившей вход в ущелье, явственно виднелись, словно муравьи, бегающие армянские воины. Но между горным краем и караваном пилигримов, поднимая гигантский столб пыли, врезалась мусульманская конница.

      – Надо сарацинам сказать, что мы не виновны в гибели их соотечественников, – слышались растерянные голоса среди пилигримов. – Мы же помогли им… Несем на плечах их братьев…

      Но бесполезно было надеяться, что чей-то голос будет услышан. Мусульмане собирались для атаки, а наиболее ретивые подняли копья, обнажили мечи и летели на христиан, особенно ненавистных сегодня. Магистр отдал приказ «К бою!» и сам встал во главе клина рыцарей. Вовнутрь его спрятались легковооруженные кнехты и, сколько смогли, поместились пилигримы.

      Мусульманская ярость оказалась бессильной перед закованными в железо вместе с лошадьми рыцарями. Клин тамплиеров разрезал тучу мусульман, словно острый нож перезрелый плод. Особенно им доставалось от 53-летнего магистра. Гуго де Пейн и сам не ожидал от себя такой прыти. Когда его конь сделал первый шаг навстречу мусульманской лаве, у магистра мелькнула мысль: если его убьют или ранят, то будет безнадежно испорчен бесценный хитон. И он рубил мечом всех, кто оказывался в пределах его досягаемости. За магистром лежала целая просека, а он двигался вперед, не зная устали. Вот перед ним мелькнуло смуглое испуганное лицо юноши, чужие глаза жалобно просили «Пощади!». Не в силах