Концепты, универсалии, стереотипы в сфере литературоведения. Н. В. Володина

обсудить это даже не с самым близким человеком. Так, в один из вечеров в доме своих знакомых Галаховых он начинает разговор с сестрой хозяйки: «Мы остались вдвоем с Варварой Алексеевной, и я стал ей говорить совершенно беззастенчиво о своей застенчивости, неловкости, незнании светских приличий, неумении держать себя в обществе и т. п. Она соглашалась, что я действительно не боек, но утешала меня тем, что все означенные достоинства находятся во мне не в столь высокой степени, как я думаю…»[170].

      Застенчивость, как уже замечали исследователи, была одной из отличительных особенностей мироощущения разночинца, причем качеством, социально мотивированным. Именно так оно интерпретируется и в стихотворении Н. А. Некрасова «Застенчивость»:

      Придавила меня бедность грозная,

      Запугал меня с детства отец,

      Бесталанная долюшка слезная

      Извела, доконала вконец![171]

      Однако Добролюбов, говоря о своей застенчивости, имеет в виду лишь отсутствие соответствующего светского воспитания, но не условия жизни. О бедности в его дневниках практически не говорится; никаких хозяйственных расчетов, подобных тем, что присутствуют в дневнике Чернышевского, у него нет. В дневниках Добролюбова быт с его проблемами и трудностями вообще уходит на второй план, а подчас оказывается поэтически переосмысленным. Таким образом, определенные черты его характера не имеют столь строгой социальной детерминированности, как это свойственно реалистическому мировосприятию. Страдая от своей застенчивости, Добролюбов уже в 17-летнем возрасте начинает понимать, что ему свойственны «необъятное самолюбие»³², гордость и, как следствие, мечта о славе. Он крайне болезненно воспринимает слова отца, который среди частых упреков сыну произносит, как пишет Добролюбов, «пророческие слова» о том, что из него «ничего не выйдет»[172].

      В сознании Добролюбова (особенно в ранней юности) присутствует установка на романтическое поведение, хотя оно оценивается им самим по сути как эпигонское явление и потому получает ироническую самооценку. Он отправляет в редакцию стихи под псевдонимом «Владимир Ленский»; отдает себе отчет в том, что корчит из себя «рыцаря печального образа» Печорина или по меньшей мере Тамарина[173]; представляет себя «героем нашего времени или, по крайней мере, романа»[174]. Ранние дневники Добролюбова позволяют говорить едва ли не о романтическом конфликте их «героя» и общества. Так, в период учебы в духовной семинарии он явно тяготится своим окружением и образом жизни, рассуждая об этом в соответствующей стилистике: «И опять осужден я вращаться в этом грязном омуте, между этими немытыми, нечищеными физиогномиями, в этой душной атмосфере педантских выходок, грубых ухваток и пошлых острот… И ничего в вознаграждение за эту бедственную жизнь, ни одного светлого проблеска ума и чувства в этой тьме невежества и грубости, ни одного отрадного дня за дни и

170

Добролюбов Н. А. Дневники // Н. А. Добролюбов. Собр. соч.: В 9 т. – М.; Л., 1964. – Т. 8. – С. 516–517.

171

Некрасов Н. А. Собр. соч.: В 8 т. – М., 1965. – Т. 1. – С. 134.

172

Там же. С. 423.

173

Добролюбов Н. А. Дневники // Н. А. Добролюбов. Собр. соч.: В 9 т. – М.; Л., 1964. – Т. 8. – С. 437.

174

Там же.