Проснуться живым. Надежда Первухина

на свет кухни и, простирая к Надежде костлявые длани, завыли:

      – О-о, кошонгри! О-о, кошонгри! Оулиа ээу атупиро-о-о!

      – Прочь! – отпихнула их ногой Надежда.

      – Что они говорят? – спросил Викентий, а Степан смотрел на этих незагримированных обитательниц кладбищ с неподдельным ужасом и детским восторгом. Кажется, он этой ситуацией наслаждался. Это вам не переводы голливудских «Чужих» с мрачной Сигурни Уивер во главе! Тут, на линолеуме простой российской кухни такие чужие обретаются – Голливуду только утереться и молчать в тряпочку!

      – Они пророчат мне смерть, – меж тем сказала Надежда Викентию. – Они чувствуют приближение черных убийц. На их языке они называются кошонгри.

      Надежда встала прямо перед Викентием, положила руки ему на плечи, посмотрела в глаза… А он вдруг подумал, что такие выражения лиц, как вот у этой девушки сейчас, бывают у больных раком детей и выброшенных на помойку щенят.

      Такое выражение лица трудно натянуть как маску.

      А еще труднее – отказать в помощи человеку, который так на тебя смотрит.

      – Только не вздумайте снова реветь, – предупредил Викентий. – Что я должен делать? Зажечь освященные свечи? Воскурить травы? Начертить тройной магический круг для защиты?

      – Я не знаю, – шептала Надежда. – Мне теперь почему-то все равно. Обнимите меня, пожалуйста.

      – А это поможет?

      – Но ведь и не повредит… Поцелуйте меня, Викентий. Почему мне приходится обо всем вас просить?

      Они стояли и целовались посреди кухни. Степан посмотрел на это дело минут пять, а потом тихо вышел из квартиры и прихлопнул за собой дверь. Он не заметил, что следом за ним, словно комки мусора, в дверной проем выкатились странные служанки.

      И была в квартире тишина.

      И два целующихся человека, не замечавших ничего вокруг.

      А потом что-то произошло.

      Нет, тишина в квартире оставалась прежней.

      И два человека по-прежнему льнули друг к другу.

      Только стекла в окнах почернели и вспучились, как наволочки на ветру.

      Только стены стали жидкими и расплавленным вязким гудроном потекли на засыпанный густым черным пеплом пол.

      Пеплом, падавшим с потолка.

      На двух людей, один из которых уже не был человеком.

      Точнее, одна.

      Викентий не мог кричать – мелкий пепел забивал горло – и только смотрел.

      Как девушку, которую он только что целовал, словно окутывает покрывало из черного шифона. Покрывало из бесконечно движущихся черных невесомых частичек странного пепла. И как Надежда, в пароксизме отчаяния прижимавшаяся к нему, дипломированному магу, сама становится пеплом. Черным прохладным пеплом, струящимся с его плеч и рук к ногам.

      А потом гаснет свет.

      Как в театре, когда представление заканчивается.

* * *

      Желто-синяя пама, струясь по камням своим гибким чешуйчатым телом, покидала гнездо. Инстинкт подсказывал ей, что делать этого не следует, особенно теперь, когда в гнезде