Дом у озера. Сьюзен Виггс

вторгся в ее мысли детский голос. – Мам? – Аарон уже катил тележку, найденную где-то на стоянке.

      – Ведешь себя как нетерпеливый горожанин.

      – Я и есть нетерпеливый горожанин.

      Они прошли под вывеской с изображением смеющегося розового поросенка, уже много лет охранявшего вход в бакалейный магазин. Рекламный щит призывал покупать «нежный бекон Мейпл» – всего по 99 долларов за фунт.

      «И чему ты так радуешься», – мысленно спросила Кейт, обращаясь к счастливому поросенку. В магазин они приехали запастись съестным – с прошлого года в коттедже не осталось ни крошки. Кейт нравилось приходить сюда именно в первый день – ты как будто начинаешь все с нуля, заново. К тому же на этот раз выбор продуктов зависел исключительно от нее самой. Рядом не было ни матери, ни старшего брата, и она чувствовала себя по-настоящему взрослым, серьезным, ответственным человеком. Подумать только.

      – Мам? – Аарон обиженно смотрел на нее снизу вверх. – Ты даже не слушаешь.

      – Извини, дружок. – Она набрала в пакет слив и положила в тележку. – Немножко задумалась.

      – О чем? Расскажи. Тебя уволили с работы или просто сократили? – спросил он, катясь рядом на подножке тележки. Кейт повернула к следующему проходу. Сын смотрел на нее из-за горки коробок с крупами и пакетов с сухофруктами. Смотрел выжидающе и строго.

      Аарону было всего только девять, но его не по-детски серьезный вопрос застал ее врасплох.

      – Может быть, я сама ушла. Ты об этом не подумал?

      – Ты бы никогда сама не ушла. – Он прихватил с полки пакетик «Джолли ранчерс» и бросил в тележку.

      Кейт тут же вернула конфеты на место. «Джолли ранчерс» вредили зубам больше самого плохого дантиста.

      – Почему ты говоришь, что я бы никогда не ушла? – растерянно спросила она. Подрастая, Аарон все чаще выражал собственное, отличное от ее, мнение и нередко говорил вещи, которые не только удивляли, но даже пугали.

      – Потому что это правда. Сама ты ушла бы только в одном случае, если бы подвернулось что-то получше, а я точно знаю, что это не так. У тебя так не бывает.

      Кейт побарабанила по потертой пластиковой ручке старенькой тележки и свернула в проход с консервами.

      – Неужели? А почему ты так уверен?

      – Потому что ты заходишься.

      – Я не захожусь.

      Но, конечно, сын был прав. Она и впрямь заходилась. Вечерами бродила по комнатам, подолгу стояла у окна и нередко ложилась, когда на паромных терминалах уже гасли огни. Именно в это время ей становилось невыносимо одиноко и страшно. Именно в это время Кейт-оптимистка проваливалась в бездну отчаяния. Будь у нее влечение к спиртному, именно в это время она тянулась бы к бутылке. L'heure bleue[3], так называют французы этот час между тьмой и рассветом. В этот час маска бодрости, веселости, жизнерадостности спадала, и Кейт уступала тому, что сама ненавидела, – депрессии. То был час раздумий, размышлений о том, где она и куда пойдет дальше. То был час, когда главная задача – вырастить Аарона – представлялась слишком трудной, почти

3

Предрассветный час (фр.).