Чистая вода. Валерий Дашевский

потянули к ответу? Станция три месяца не выполняла план, и ей это сошло с рук?

      – А кто вам сказал, что плана нету? План есть, вы ошибаетесь, Игорь Халилович. – Клавдия Тихоновна поджала губы.

      – Знаете, мы с вами не скоро поймем друг друга, – сказал я.

      Но я и тут ошибся. Еще пятнадцать минут – и я уразумел, что в данном случае показания расходомеров значат не больше, чем сведения об удоях молока для организации нефтяной разведки. Потому что, раз вода «текеть» – а не теки она, где бы мы были? – то плановый отдел проставляет воду по этому – как его? – дебиту. А сколько ее «текеть всамделе», знает только бог на небе!

      Итак, по дебиту воде полагалось течь, и она текла – шумела и журчала, и мы перевыполняли план. В опрятной комнате планового отдела женщина с величественной сединой насчитывала станции 1091 кубометр подачи каждый час, потому что на сорокаметровой глубине насосы продолжали пыхтеть и отдуваться, и это было фактом; машинист Коломиец, возвращаясь с базара, сообщила коллективу о последних колебаниях рыночных цен на фрукты и битую птицу; Вера Ивановна – начальник станции № 11 и начальник станции № 6 одновременно, а заодно и профорг отдела – совершала челночные рейсы между станцией № 11 и трестом, иногда меняя курс, чтобы завернуть на станцию № 6 и удостовериться, что вода еще не окончательно иссякла в станционных пороховницах. И всё это крутилось, вертелось и шло как по маслу.

      – Но есть еще абонентный отдел, Клавдия Тихоновна, – сказал я. – Может, даже в вашем тресте есть. Есть группа народного контроля – она в конце концов заинтересуется, где ваша вода и откуда у вас премии за перевыполнение плана. Что вы намерены отвечать?

      – А что отвечать? Я человек маленький, – вздохнула Клавдия Тихоновна.

      – Но премии брали как большая. В хлораторной найдутся сапоги сорок второго размера? – спросил я.

      Спустя полчаса я стоял над скважиной № 94, глядел, как вода течет и течет, переливаясь через край люка, растекается по крохотной асфальтированной площадке и исчезает в жухлых камышах. Камыши росли настолько плотно, что, казалось, между ними и пальца не просунуть. Постовой Витя сказал, что дикие утки прилетают сюда зимовать, и я не знал, верить ему или нет. Потому что, хлюпая сапогами, я обошел камыши, и за ними черная вода стояла неподвижно, как в половодье.

      На скважине № 93 не было камышей; две трубы поднимались над огромной лужей, в которой отражалось неяркое солнце осеннего дня. Я стоял возле них, прислушиваясь к шуму воды в их телах, глядел, как оседает коричневая муть, поднятая там, где я ступал, и чувствовал, как вода сквозь сапоги холодит мне ноги.

      Напоследок я спустился в подвал, где каждый всплеск гулко отдавался в сырых камнях кладки, где черные спины труб выступали из черной воды, а редкие лампы отражались в воде дробными желтыми кляксами.

      Я выбрался из подвала, снял плащ и пиджак, закатал рукава рубашки, вернулся в подвал и погрузил руки в черную, как нефть, воду, заведя их ладонями кверху под тысячедвухсотмиллиметровую трубу, будто ловил бычков под камнями. Отыскав два свища в самом