в котором помещался банк. На моих глазах четверо грабителей бросились к коляске, на которой были привезены деньги из казначейства. Бросив под ноги лошадям бомбу и тяжело ранив охрану, они забрали ящик с деньгами и, пользуясь замешательством, скрылись. Среди грабителей Джугашвили не было, но вероятнее всего, что именно он был организатором этого дела»
[38]. А Лев Троцкий, несмотря на всю его нелюбовь к Сталину, описывает происшествие следующим образом: «Ход операции был рассчитан с точностью часового механизма. В определенном порядке брошено было несколько бомб исключительной силы. Не было недостатка в револьверных выстрелах. Мешок с деньгами (241 тысяча рублей) исчез вместе с революционерами. Ни один из боевиков не был задержан полицией. На месте остались трое убитых из конвоя; около 50 человек были ранены.»
[39] Ну, насчет пятидесяти раненых Лев Давыдович по свойственной ему революционной привычке преувеличивает, но в целом его оценка мероприятия дает представление о методах действия Джугашвили. Правда, вот беда: захваченные деньги были в крупных купюрах, так что реализовать их не удалось. На это в своих воспоминаниях сетовала Надежда Крупская: «Деньги от тифлисской экспроприации были переданы большевикам на революционные цели. Но их нельзя было использовать. Они были в пятисотках, которые надо было разменять. В России этого нельзя было сделать, ибо в банках всегда были списки номеров, взятых при экспроприации пятисоток. И вот группой товарищей была организована попытка разменять пятисотки за границей одновременно в ряде городов. В Париже при этой попытке попался Литвинов – будущий нарком иностранных дел, в Женеве подвергся аресту и имел неприятности Семашко – будущий нарком здравоохранения. Впрочем, часть добычи удалось реализовать. Чтобы в Европе не было компрометирующих партию новых попыток размена экспроприированных пятисоток, в 1909 году, по настоянию меньшевиков, оставшиеся неразменянные билеты решено было сжечь»
[40].
Но «эксами», разумеется, дело не ограничивается. Это Тер-Петросян был просто боевиком – дореволюционным аналогом Шамиля Басаева, а Джугашвили отличался талантами разнообразнейшими. «Разброс» его деятельности был шире некуда – от персонального террора, убийства начальника штаба Кавказского военного округа генерал-майора Федора Грязнова, до написания теоретических работ на грузинском языке, издания легальной большевистской газеты «Дро», участия в партийных съездах в Стокгольме и Лондоне. К этому времени, кстати, Джугашвили уже был лично знаком с Владимиром Ульяновым, который высоко оценил таланты, как он его называл, «пламенного колхидца». Правда, постоянные попытки классика марксизма заставить Джугашвили хотя бы на краткий миг остановиться, написать что-то большее, чем газетную статью, вызывали у горячего кавказца раздражение. «Сижу, занимаюсь чепухой», – жаловался он друзьям. А между тем Ильич знал, что делал, – работал над имиджем преданного ему соратника по партии, продвигал верного человека в руководство.
