Надейся и верь (сборник). Александр Грич

в печурке тесной.

      Его из глубины земной

      вели в трубе железной.

      Он вентилями укрощен,

      компрессорами сдавлен,

      а вот танцует –

      всё не в счет,

      как будто только явлен.

      Себя не можешь превозмочь,

      а у огня не страшно.

      Он печь переживет, и ночь,

      и город этот странный.

      Поток уносит пламя ввысь.

      Нет Бога.

      Есть лампада.

      Ты, вечность теплая, струись!

      Перезимуем.

      Надо.

      Такие дела

      Всего-то

      Когда взойдете вы на пьедесталы,

      Все те, кто к ним сегодня держит путь,

      Весьма возможно, что и я устало

      Присяду на скамейку отдохнуть

      Перед одним из этих монументов…

      Вгляжусь в металла отблеск дождевой

      И, грешен, сквозь торжественность момента

      Подумаю: а я еще живой.

      А там – не будет и меня. Всего-то!

      Уйду от глаз, которых так боюсь.

      Вернусь – травою? Ласточки полетом?..

      А может быть, и вовсе не вернусь.

      Чего уж там искать путей из бездны,

      Когда прожито все, чем дорожил.

      Прекрасно знать, что чучелом железным

      Я не вернусь туда, где прежде жил,

      Стихи писал. На пляжи ездил летом.

      Не очень торопил свои года.

      Да просто жил! Не так уж мало это,

      Как, может быть, казалось иногда.

      «В конце молчания поставим точку…»

      В конце молчания поставим точку.

      И будет эта точка означать,

      что перед ней – невидимая фраза,

      а может быть, период, содержащий

      немало утверждений, отрицаний,

      вопросов, не попавших на бумагу…

      Так что ж?

      Они от этого не лучше, не хуже.

      Таковы, какими были.

      Им до стихов, по сути, нету дела,

      да и стихам, пожалуй, не до них.

      Как было б скучно,

      если бы в строку

      попало повышение цен на рынке,

      невежливость хапуги-управдома,

      невежество профессора, который

      готов писать о классиках несчастных,

      и оптом их, и в розницу склоняя,

      да так бездарно,

      что одним утешусь:

      покойным, слава богу, все равно!

      А также доставание лекарств

      и очередь за авиабилетом, и прочее.

      Зря, мой приятель мудрый,

      вздыхая, говоришь,

      что это жизнь.

      Жизнь слишком хороша,

      чтобы ее

      хотя бы краем на такое тратить.

      …Однако же бывает и другое,

      на что не жаль

      ни сил и ни страстей.

      Но упаси нас, Боже, от напасти

      несчастий и болезней.

      В них душа возвышена,

      но непомерны муки.

      Нет, надо быть как в песне благодарным

      за эти годы,

      что прошли спокойно,

      за зябкий очерк утра за окном,

      и даже за молчание, с которым

      прощаюсь.

      «И вот появляется слово…»

      И