Ихтис. Елена Ершова

и подмигнул Павлу, чтобы у того не осталось сомнений, зачем Тимоха приезжает к Лешихе. – А ты, дядя, никак турист? Зачем снимаешь?

      – На память, – ответил Павел, щелкнул в последний раз старенькой «мыльницей» и спрятал в карман. Кирюха хмыкнул и добавил:

      – В общем, ты дальше околицы нос не суй, дядя. Бабку Матрену слушай, и жди, когда тебя к Захарке позовут. Если позовут.

      – А могут и не позвать?

      Кирюха кивнул и затормозил у выкрашенного в зеленый заборчика.

      – Могут. Это уж с какой просьбой приехал. Если пустячная, то Захар на тебя время тратить не будет. Ну вот, Матренин дом.

      Павел поблагодарил и выбрался из кабины, чувствуя себя моряком, ступившим, наконец, на твердую землю.

      – Как Матрену по отчеству? – напоследок окликнул парня.

      – А зачем тебе отчество? – отозвался тот из кабины. – Баб Матрена да и все! Вся деревня ее так зовет, и ты, дядя, не выеживайся! Бывай!

      Кирюха отсалютовал и включил заднюю передачу. Павел посторонился, шагнул к калитке, и принялся искать звонок, но звонка не было, зато из будки выскочил кудлатый пес и залился лаем на всю улицу.

      – Умница, – похвалил Павел. – Зови хозяйку.

      И нарочно затряс калитку, отчего кудлатый принялся еще больше рваться с цепи. А потом до Павла донесся визг тормозов, чей-то пронзительный крик, и на дорогу из-под колес «Уазика» выкатился серый клубок. Взметнулись тонкие руки, плетью хлестнула коса, и оказалось, что не клубок это, а девчонка, одетая в одну только грязную сорочку до пят. Девчонка закричала, пронзительно и тонко, и покатилась по гравию, сотрясаясь всем телом и заламывая руки.

      Сумка соскользнула с плеча и упала возле калитки. Не обращая на нее внимания, Павел бросился к девочке.

      – Ты в порядке? Больно?

      Из кабины выпрыгнул Кирюха с глазами круглыми, как плошки. Он матерился и повторял на все лады:

      – Мать твою… Да как же это…

      – Скорую вызывай, – отрывисто бросил ему Павел и опустился на колени. На вид девчонке было не больше десяти-двенадцати. Она дышала хрипло, ловила потрескавшимися губами сырой воздух, волосы липли ко лбу. Павел подумал, что, наверное, он сам так же валялся на дороге, когда десять лет назад выполз из покореженного автомобиля. Ноздри защекотал запах гари, вернулась дурнота. Девчонка тем временем закатила глаза и застонала протяжно и долго, будто на одной ноте:

      – О-оо…

      Звук срезонировал где-то глубоко под ребрами: «Черво-о…» и Павел отдернул протянутую руку.

      – Да я только… Да я ведь по зеркалам смотрел! – услышал он плаксивый голос. И другой, старческий и ворчливый:

      – Балбес! Как есть балбес! Что теперь Самому-то скажешь? А ежели переломана она?

      Рядом на колени бухнулся Кирюха, протянул к девчонке руки.

      – Акулинка! Да я ведь не хотел…

      – Не трогай! – поспешно сказал Павел. – Если перелом, можно навредить еще сильнее. Нужно звонить в скорую. Есть у вас вообще телефон?

      Никто не ответил. Девочка вздрогнула и обмякла. Глаза