Последняя Эра. Роман Романович Углев

понимаю тебя, Джейн. Я, если бы не Христос, ни за что не согласился на такое.

      – Ты сначала попробуй. Может быть, тебе понравится.

      – Придется, – я глубоко вздохнул.

      Евгения рассмеялась.

      – Да не переживай ты, Вить. Все будет чудесно. Царь же знает, что тебе предлагать.

      – Это, пожалуй, единственное, что меня утешает.

      – Ну вот, видишь. Успокойся. Я с тобой.

      Ах, Дженни! Она всегда меня утешала в трудные моменты жизни. Что бы я делал без ее поддержки? Прошло всего несколько минут нашей беседы, и все мои беспокойства бесследно исчезли. После этого я спал, как младенец, и проснулся свежим и полным сил, готовый на любые подвиги.

      Глава 7

      В лаборатории было тихо.

      От вчерашней непринужденной деловой атмосферы, казалось, не осталось и следа. Сегодня все было торжественно и возвышено.

      Когда я вошел, мне все без исключения сотрудники поднялись навстречу, и каждый лично пожал мне руку.

      – Волнуетесь? – спросил раввин.

      – Немного, – ответил я.

      – Выспались хорошо?

      – Да.

      – Ну, тогда в путь? – Орна усадил меня в кресло, пристегнул к моим рукам и ногам с десяток датчиков, и надел на меня какой-то шлем.

      Я ощутил холодное прикосновение гладкой поверхности сенсоров на своем лбу, висках и шее.

      – Теперь постарайтесь полностью расслабиться.

      Последовало легкое головокружение, похожее на состояние погружения в сон, по рукам и спине побежали мурашки. У меня возникло странное ощущение, будто я раздуваюсь и становлюсь больше, чем все происходящее, после чего я потерял связь с окружающим миром.

      Не знаю, сколько прошло времени, но внезапно прямо перед собой я услышал детский плач, и открыл глаза. Рядом стояла моя мать, а мой младший брат Димка, указывая на меня пальцем, жаловался ей на то, что я забрал его любимую машинку. Мать подошла ко мне. Отобрала у меня игрушку, больно шлепнула под зад и, взяв за ухо, отвела меня в угол рядом с входом в детскую комнату.

      Мне было больно и обидно. Я стоял в углу, стиснув зубы и сжав кулаки. Через пару минут, когда Димка пробегал мимо, я сделал ему подножку, и он с размаху упал на пол и завопил от боли, но у меня не было к нему никакой жалости. Я злорадно процедил сквозь зубы:

      – Так тебе и надо, дурень.

      Димка вскочил, и бросился на меня с кулаками, но я выставил ногу, и пнул его в пах. Он неловко отскочил в сторону, и упал на пол, скрючившись от боли. В этот момент меня обуяла ярость, я подбежал к нему и стал изо всех сил пинать его ногами, приговаривая:

      – Ты хороший, да? Хороший? А я плохой, да? Вот тебе, чтоб знал, какой ты хороший. Получи!

      Тут подбежала мать, схватила меня за шиворот, и оттащила в сторону, а я продолжал пинаться, стараясь ударить Димку, а затем, развернувшись, стал беспорядочно махать руками и ногами, пытаясь ударить мать и чувствуя только ненависть – ненависть ко всему миру.

      Потом вдруг все исчезло, и я оказался на живописной тропической лужайке, залитой солнечным светом.

      Оглянувшись я