Идентичность. Фрэнсис Фукуяма

политику на два поколения вперед.

      Проблема с Трампом оказалась двоякой, связанной как с его политикой, так и с особенностями личности. Его экономический национализм может скорее ухудшить, чем улучшить положение его сторонников, в то время как очевидное увлечение авторитарными «сильными личностями» в ущерб демократическим союзникам способно дестабилизировать международный порядок. Что же касается личных качеств, то трудно представить человека, менее подходящего для того, чтобы быть президентом Соединенных Штатов. Добродетели, которые ассоциируются с образом выдающегося государственного лидера, – элементарная честность, надежность, рассудительность, преданность общественным интересам и морально-нравственный стержень, – у него полностью отсутствуют. На протяжении всей карьеры Трамп был озабочен исключительно саморекламой и никогда не останавливался перед тем, чтобы пройти по головам или обойти правила, стоявшие на его пути, не гнушаясь никаким средствами.

      Трамп олицетворяет общую тенденцию международной политики – наступление так называемого популистского национализма{1}. Лидеры-популисты стремятся использовать легитимность, полученную через демократические выборы, для консолидации власти. Они утверждают, что имеют прямую харизматическую связь с «народом», который часто определяется в узких этнических терминах, исключающих значительную часть населения. Они не любят институты и стремятся подорвать систему сдержек и противовесов, ограничивающую личную власть лидера в современной либеральной демократии: суды, систему законодательной власти, независимые СМИ и «аполитичный», внепартийный чиновничий аппарат. Современными лидерами такого типа можно считать и Владимира Путина в России, и Реджепа Эрдогана в Турции, и Виктора Орбана в Венгрии, и Ярослава Качиньского в Польше, и Родриго Дутерте на Филиппинах.

      Глобальное движение к демократии, начавшееся в середине 1970-х, привело к тому, что мой коллега Ларри Даймонд назвал «глобальная рецессия»{2}. В 1970 г. существовало лишь около 35 электоральных демократий. За следующие 30 лет их число постепенно росло, пока в начале ХХI в. не достигло почти 120. Наибольший рост пришелся на 1989–1991 гг., когда крах коммунизма в Восточной Европе и в бывшем Советском Союзе вызвал волну демократизации во всем регионе. Однако с середины 2000-х тенденция обратилась вспять и число демократий сократилось. Авторитарные страны – и прежде всего Китай – в это время обрели уверенность и стали более напористыми.

      Неудивительно, что создание работоспособных институтов в новых «потенциальных демократиях», таких как Тунис, Украина и Мьянма, идет с огромным трудом. Неудивительно также, что либеральная демократия не прижилась в Афганистане или Ираке после вторжения США в эти страны. Возвращение России к авторитарным традициям вызывает скорее разочарование, чем удивление. Гораздо более неожиданными стали угрозы демократии, исходящие из, казалось бы, уже устоявшихся демократических государств.

1

Francis Fukuyama, “The Populist Surge,” The American Interest 13 (4) (2018): 16–18.

2

Larry Diamond, “Facing Up to the Democratic Recession,” Journal of Democracy 26 (1) (2015): 141–155.