Легенда об Уленшпигеле. Шарль де Костер

по совету лекаря ее развязали. Она ничего не могла сказать – она только била себя по груди, давая понять, что горячая вода обожгла ее. Когда же старшина нашел, что она оправилась после первой пытки, он снова обратился к ней:

      – Сознайся, что ты колдунья и что ты испортила корову.

      – Нипочем не сознаюсь, – объявила Катлина. – Я люблю животных, люблю всем своим слабым сердцем, я скорей себе наврежу, только не им, беззащитным. Я лечила корову целебными травами – от них никакого вреда быть не может.

      Но старшина стоял на своем:

      – Ты дала корове отравы, иначе бы она не пала.

      – Господин старшина, – возразила Катлина, – я сейчас вся в вашей власти и все же смею вас уверить: костоправы и лекари что человеку, что скотине не всегда помогают. Клянусь вам Христом-Богом, распятым на кресте за наши грехи, что я этой корове зла не желала – я хотела ее вылечить целебными травами.

      Старшина рассвирепел:

      – Вот чертова баба! Ну да она у меня сейчас перестанет запираться! Начать вторую пытку!

      С последним словом он опрокинул большущий стакан водки.

      Палач посадил Катлину на крышку дубового гроба, стоявшего на козлах. Крышка, сделанная в виде кровли, оканчивалась острым щипцом. Дело было в ноябре – печка топилась вовсю.

      Катлину, сидевшую на режущем деревянном щипце, как на лезвии ножа, обули в совсем новенькие тесные сапоги и пододвинули к огню. Как скоро острый деревянный щипец гроба впился в ее тело, как скоро и без того тесные сапоги от жары еще сузились, Катлина крикнула:

      – Ой, больно, мочи нет! Дайте мне яду!

      – Еще ближе к огню, – распорядился старшина и приступил к допросу: – Как часто садилась ты на помело и летала на шабаш? Как часто гноила хлеб на корню, плоды на деревьях, как часто губила младенцев во чреве матери? Как часто превращала родных братьев в заклятых врагов, а родных сестер – в злобных соперниц?

      Катлина хотела ответить, но не могла, – она только шевельнула руками.

      – Вот мы сейчас растопим ее ведьмовский жир, так небось заговорит, – произнес старшина. – Пододвиньте ее еще ближе к огню.

      Катлина кричала.

      – Попроси сатану – пусть он тебя охладит, – сказал старшина.

      Она сделала такое движение, будто хотела сбросить дымившиеся сапоги.

      – Попроси сатану – пусть он тебя разует, – сказал старшина.

      Пробило десять часов – в это время изверг обыкновенно завтракал. Он ушел вместе с палачом и писцом; в застенке у огня осталась одна Катлина.

      В одиннадцать часов они вернулись и увидели, что Катлина словно одеревенела.

      – Должно быть, умерла, – сказал писец.

      Старшина велел палачу спустить ее с гроба и разуть. Разуть он не смог – пришлось разрезать сапоги. Ноги у Катлины были красные и все в крови.

      Старшина молча смотрел на нее – он вспоминал в это время свой завтрак.

      Вскоре Катлина, однако, очнулась, но тут же упала и, несмотря на отчаянные усилия, так и не смогла подняться.

      – Ты меня прежде