Крылатые качели. Максим Саблин

сказал Федор, закидывая испачканный пиджак на заднее сиденье машины, и обернулся к Петьке. Петька листал телефон. – Защищать женщин осталось только от них же самих, тут мы бессильны. Брать детей на охоту запрещает закон. Все открыто, и каждый новый день похож на вчерашний. Так что теперь мужчина? Как воспитывать детей? Что делать?

      – У тебя кризис среднего возраста, Федя, – сказала Анна, глядя куда-то вниз и вбок.

      – Так пора. Вот я и волнуюсь.

      – Просто займитесь делом, болтуны. – сказал Петя и подтолкнул Федора ко входу в кафе.

      Они сели за круглый столик мраморно-белого цвета, и Федор, заказав яичницу с беконом и кофе, вначале рассказал о себе, потом полчаса выслушивал от Петра, что он слабак, раз не убедил Пелагею самой возить сына на трек, что «гелендваген» в разы хуже «Лэнд-Крузера-Прадо», причем «Прадо» не в новом кузове («мощности там слабоваты», пояснял Петр), а в старом, который был у Богомолова, и что Мягков никогда не напишет книгу, потому что человек он недисциплинированный.

      Федор во всем был не согласен, но пока молчал: переубеждать приятеля было все равно что разговаривать с телевизором. И все же Петр был его другом, его лучшим другом, как и Мягков с Грибоедовым. Все они ценили дружбу и старались встречаться чаще, пусть даже место и время выбирал Богомолов. Просто таким был Петька и другим быть не мог.

      11

      – У Ильи есть большая мечта, и он идет к ней, – произнес Федор и сделал знак официанту, застывшему с подносом у стойки, чтобы тот принес счет. – Анна, может, тебе кофе?.. Нет? Ничего не надо? – Он взглянул мельком на тихую жену Богомолова и продолжил: – Никто же не знает точно, что хорошо, что плохо, что ведет к хорошему, а что – к плохому. Ты думаешь, деньги? Власть? А я начал сомневаться. Я думаю, идти по дороге к мечте – это и есть счастье, пусть дорога трудна и далека, а мечта несбыточна. – Хотя Федор вчера только думал о Мягкове то же, что говорил Богомолов, но, выслушав те же мысли в навязчивом исполнении друга, для которого было верно только одно категоричное мнение (несложно догадаться чье), почему-то захотел возразить.

      Петр, чавкая, ел пирожное «Итальянец» и не отвечал. Закончив, он вытер рот салфеткой и взглянул на Федора.

      – Ты же знаешь, моя мечта с университета – стать заместителем прокурора Москвы, – сказал наконец он, доедая остатки пирожного. – Я много работал, чтоб дойти до нее. И вот я в одном кабинете от мечты! Вчера должность зама освободилась, значит сегодня я поговорю с шефом. Вот и все, что надо знать о мечте. А не всякое твое «иди к мечте по дороге из слез и печалей, и бла-бла-бла». – Он изобразил пальцами кавычки. – Мягков твой и книги толком не пишет, и в баню с друзьями не ходит, и вообще подкаблучник. Конечно, ему должно быть интересно, что теперь мужчина! – Он повернулся к Анне. – А ты что так вызывающе оделась?

      Белая блузка Богомоловой была расстегнута на две пуговицы, открывая белую кожу выше груди и тонкую шею, и, на взгляд Федора, это не было преступлением, но жена Петьки молча застегнулась.

      Анна