Жестокие святые. Эмили А. Дункан

я стала бы шутить о чем-то подобном? – не поднимая глаз, ответила Париджахан. Свои темные волосы она заплела в косу и перекинула ее через плечо. – Раньше нас было больше. Парень, лишившийся всего, когда транавийцы сожгли лес, благодаря которому выживали он и его семья. Девочка, выросшая в лагере беженцев. Брат и сестра из калязинской Новиркрии, которых призвали в ряды армии еще в детстве, но затем дезертировавшие оттуда.

      Деревня Новиркрия находилась недалеко от южной границы, близ Лиднадо, маленькой страны, которая одинаково ненавидела обоих своих соседей и чудесным образом не вмешивалась в войну все столетие.

      «В этой стране осталось так мало верующих», – заметила Марженя.

      – Что с ними случилось? – спросила Надя.

      – Эта страна, эта война. Брату и сестре пришлось сбежать на север, чтобы их не поймали калязинские солдаты, а следом ушли и другие.

      Но двое аколийцев и транавиец остались?

      В комнату незаметно вошли остальные. Анна села рядом с Надей и положила голову ей на плечо.

      – Ну, мы все еще здесь, – сказала она.

      – И нет Верховного принца, – отметила Париджахан.

      Рашид принес еду: миски с кашей – жидкой баландой, которая была хорошо знакома Наде, – и буханку черного твердого хлеба. Оставив все это на столе, он свернулся калачиком на груде подушек в углу. Юноша был одет в многослойный коричнево-золотой аколийский наряд с длинными рукавами с разрезами.

      – Почему никто не предупредил меня, что калязинские убийцы так рано встают? – зевнув, поинтересовался он.

      Малахия вошел в комнату, сжимая в руке полбуханки хлеба. Выглядел он так, словно и вовсе не спал. Его длинные волосы спутались, а под бледными глазами виднелись темные круги. Он плюхнулся на подушки рядом с Рашидом и закрыл лицо ладонью.

      – Они и не встают, это делают лишь монахи, потому что в три часа ночи их призывают на молитву, – сказала Надя.

      – И они еще нас называют варварами, – задумчиво пробормотал Малахия.

      – Мы называем вас еретиками. А это немного другое, но более точное слово, – огрызнулась Надя.

      Закатив глаза, Малахия сел и засунул большой кусок хлеба в рот. А затем открыл книгу заклинаний и положил перо между страницами.

      – Не смей пускать кровь, пока мы едим, – сказала Париджахан.

      Сжимая кинжал в руке, Малахия поднял голову. Лезвие застыло над предплечьем, а изо рта юноши все еще торчал хлеб. Париджахан выразительно посмотрела на Малахию. И спустя несколько секунд он покорно опустил нож.

      Надя рассматривала карты, когда аколийка передала ей миску с кашей.

      – Мне нужно попасть в военный лагерь в Твире, – сказала Надя.

      Она все еще не рассматривала их безумные планы убийства короля всерьез. На нее возлагали большие надежды, поэтому Надя не могла просто отказаться от своего предназначения при первой же трудности. Она была сосудом, который вновь наполнит мир божественным участием.

      – В Твир? Ты хочешь попасть в объятия транавийцев, towy dzimyka? – спросил Малахия.

      Надя