Собиратель рая. Евгений Чижов

Ну то, чем я болею?

      – Ты отлично знаешь, я много раз тебе говорил.

      – Нет, не говорил.

      – Говорил, ты забыла.

      – Ну скажи еще раз. Последний. Я больше не забуду, честное слово.

      – Ты напрягись и вспомни. Ты просто ленишься напрягаться. Всё от лени.

      Лицо Марины Львовны на минуту замкнулось, ушло в себя в попытке справиться с памятью, конечно, напрасной.

      – Ну подскажи… На какую букву?

      – На “а”.

      – На “а”? А… а… а…

      Повторяя единственную букву, Марина Львовна переводила взгляд с сына на Карандаша и обратно, будто надеялась прочесть название болезни на их лицах, ожидая еще подсказки, хотя бы намека.

      – А… а… а…

      Карандаш по примеру Короля молчал, но с каждой секундой это давалось ему всё труднее, слово застряло, как кость, у него в горле, и вытолкнуть его, раз Король это слово не произносил, он не мог.

      Марина Львовна улыбалась, словно это была шутка, словно они вдвоем ее разыгрывали.

      – А… а…

      – Это мы тебе мешаем сосредоточиться, – сказал наконец Кирилл. – Иди к себе. Иди, подумай.

      Она послушно ушла. Но не прошло и минуты, как вновь возникла на пороге комнаты, рывком распахнув дверь настежь.

      – Знаешь, как это называется?! Знаешь как?! Это называется издевательство над больным человеком! – Ее трясущееся лицо всё вспотело от возмущения. – Натуральное издевательство! Это ты специально, чтобы посмеяться надо мной. Чтобы на смех меня перед чужим человеком выставить! Негодяй! Предатель! Я его растила, столько сил на него убила… Предатель!

      Кирилл вскочил с дивана со старой штиблетой в руке.

      – Ну что ты, что ты… Кто над тобой издевается? Просто нужно хотя бы пытаться вспомнить. У тебя болезнь Альцгеймера, ты же прекрасно это знаешь.

      – Конечно знаю. А если и забыла, что в этом такого?

      – Ничего, конечно, ничего.

      – Подумаешь, забыла! Как будто ты никогда ничего не забываешь!

      – Само собой, забываю. Ты не волнуйся. Иди к себе, успокойся. Мы тут о своем…

      – Издевательство! – Ушла, хлопнув дверью напоследок.

      Кирилл повертел в руке штиблету, словно недоумевая, зачем она ему, отбросил в угол. Или, скорее, уронил в направлении угла – руки его, кажется, не очень слушались. Лицо, прежде туго обтянутое кожей, утратило резкость черт, как-то одрябло и расплылось, а глаза застыли во взгляде в одну точку. Неловко подогнув ногу, сел на диван.

      – Это с ней бывает. Бывает. Вообще она обычно спокойная, – было похоже, что этими словами он успокаивал сам себя, – но иногда случается…

      Карандаш почувствовал, что теперь он может наконец спросить:

      – Тяжело тебе с ней?

      – Ничего… ничего… Ей тяжелее. Хотя кто знает? – Кирилл пожал плечами, левое вновь оказалось выше правого, но улыбки, чтобы уравновесить кривизну, в этот раз не было.

      – Живем… А куда денешься?

      Если верно было предположение Карандаша, что коллекционирование служило Королю защитой от материнского безумия, то внезапная