Для тебя моя кровь. Альбина Рафаиловна Шагапова

не топчут кровавые лужи, словно он не пил сейчас из разорванной шеи Абдуллы.

      Мы вылетаем в разбитое окно. Под нами белой простынёй проносится поле, над нашими головами коричневым, мутным и вязким, словно кисель, пологом нависает небо. Холодно! Я и не думала, что может быть так холодно. Тысяча игл вонзается в кожу, стынет кровь, лёгкие разрывает болью. Потоки встречного ветра яростно лупят по лицу, уродливыми гибкими щупальцами выкручивает кости, ввинчивается в глаза, нос, уши. А мы всё летим, летим, летим, и кажется, что нашему полёту не будет конца, что я уже умерла, и сейчас моя грешная душа получает заслуженное наказание. Наконец, сюрреализм происходящего окончательно выматывает мою нервную систему, и я с благодарностью погружаюсь в объятия тьмы.

      Глава 5

      Я в огромном ледяном шаре. Он кружится, а я, то и дело, ударяюсь то об одну, то о другую его стенку. Стенки обжигают холодом, от которого стынет всё внутри. И единственное моё желание – чтобы прекратилось кружение. Поворот, ещё один и ещё. Ну, пожалуйста! Ну, остановите это кто-нибудь! Я больше не могу! Я больше не выдержу! Я плачу, плачу навзрыд, и слёзы мои холодны. Они превращаются в кусочки льда и застывают на щеках.

      Но вот шар с треском раскалывается, ко мне протягиваются руки. Они поднимают меня, прижимают к горячему телу. Я доверчиво приникаю к спасительному теплу, затем поднимаю взгляд и вижу страшное лицо Ковалёва, перепачканное кровью. За его спиной что– то взрывается и мы оказываемся в горящей комнате. Меня опаляет жаром, губы пересохли, хочется пить. Ковалёв подносит к моим губам стакан воды, но стоит мне пригубить столь вожделенную жидкость, она краснеет, и я понимаю, что передо мной кровь. Мы летим сквозь пламя, пока не долетаем до рычащей мясорубки, из которой в огромный таз вываливается фарш. Я с ужасом осознаю, что этот фарш из человеческого мяса. Вот в месиво из перетёртых костей, кожи и мышц падает золотой зуб

      Красномордого, в его поверхности отражаются языки пламени, а вот и медальон, который я подарила Валерке на день его рождения. Мой крик так пронзителен, что от него закладывает уши. Глаза резко открываются и я вижу перед собой старуху, протирающую моё лицо влажной тряпицей.

      – Кризис миновал,– говорит она. – Можешь теперь отправить её к остальным.

      – Я бы предпочёл, чтобы она побыла здесь.

      Голос собеседника старушки показался мне знакомым.

      – Пусть напоследок с людьми пообщается перед тем, как ты перетащишь её через портал. Это важно для них, Вилмар.

      Мерно тикали часы.

      В комнате пахло лекарствами и тяжёлым духом болезни.

      Из – за неплотно -задёрнутых штор просачивался утренний голубоватый свет. Никогда не любила утро. Оно пугало меня своей непредсказуемостью, своими новыми правилами. Утро– это холод и тревога пробуждения, это– путь до работы в набитом людьми городском транспорте, это угрюмые прохожие, это– совещания на работе. Вот и сегодняшнее утро не сулило мне ничего хорошего. Где я ? В больнице? В чьём– то доме? Кто эти люди?

      – Люди