Новая Европа Владимира Путина. Уроки Запада для России. Станислав Бышок

десятилетия новейшей истории Российской Федерации общественно-политическая мысль страны спринтерским темпом прошла путь длиною в полтора, а то и два столетия. «В начале 1990-х гг. Россия впервые в истории жила в ситуации полной духовной и даже политической победы «западников», хотя интеллектуальные и моральные характеристики нового издания «западничества» оставляли желать лучшего», – пишут авторы32. Я достаточно отчётливо помню младшие, да и средние классы школы, когда люди, говорившие о каком-то особом пути России, отличном от Западного, считались маргиналами, а патриотизм, не говоря уже о русском национализме, воспринимался как некая девиация или, в лучшем случае, безобидное чудачество и пропащее ретроградство. Причём вера в безальтернативность «Западного выбора» была распространена не только в среде городской интеллигенции, выживавшей временными подработками сторожами, но и среди бывшего рабочего класса.

      Россия, как тогда представлялось, снова прочно встала на предложенный «западниками» пусть в сторону Европы, с которого свернула за 70 лет до этого. Впрочем, если быть точным, то после падения коммунизма и наступления фукуямовского «конца истории»33, идти, собственно, было больше и некуда. Казалось бы, растворению русских в глобальном постисторическом Западе уже ничего не могло воспрепятствовать. Ничего – кроме самого Запада. С огромным удивлением Москва в какой-то момент осознала, что Запад-то как раз не готов с распростёртыми объятиями принимать её в джентльменский клуб «для взрослых». «Отношения России и Европейского союза в эпоху «стратегического партнёрства», а именно так они официально характеризовались после подписания в 1994 г. Соглашения о партнёрстве и сотрудничестве, были парадоксальны, – напоминают Миллер и Лукьянов. – ЕС де-факто руководствовался на российском направлении моделью отношений, которая применялась к странам-кандидатам [на вступление], то есть партнёр должен был приспосабливаться к институту, а не наоборот. Однако Россия… не претендовала на членство в Европейском союзе… Соответственно она не понимала, почему должна в одностороннем порядке адаптироваться к нормам и правилам, предлагаемым Евросоюзом, последний же даже не рассматривал другие варианты взаимодействия»34. Самым далеко идущим предложением со стороны Европейской комиссии была идея её председателя Романо Проди, который в 2002 г. призвал разделить с Россией «всё, кроме институтов». «В переводе с политического языка, – пишут российские авторы, – это означало, что Москва должна была принимать нормативно-правовую базу ЕС, не имея возможности на неё влиять»35.

      При этом, как подчёркивают Алексей Миллер и Фёдор Лукьянов, «стратегическое партнёрство» не предполагало «обычных» торгово-экономических отношений. От России требовали ещё и соответствовать политическим и идеологическим рамкам Евросоюза. Москва этого делать не желала и не понимала, на каком основании она должна чему-то следовать. И именно в рамках

32

Там же, с. 19

33

Fukuyama, F. The End of History? // The National Interest (Summer 1989)

34

Миллер А., Лукьянов Ф. Отстранённость вместо конфронтации: постевропейская Россия в поисках самодостаточности, 2016, с. 21

35

Там же