Новая Европа Владимира Путина. Уроки Запада для России. Станислав Бышок

это не политическая идеология, но политическая логика106. По этой логике, популисты, получая власть и/или частичное удовлетворение своих требований, начинают испытывать психологический «кризис идентичности». Преодолевая этот кризис, популисты могут умерить свои глобальные аппетиты и даже перейти в категорию «нормальных», то есть традиционных политических игроков107. Джудис и многие другие авторы отмечают, что популярность популистских (sic!) лозунгов, партий и политиков – важнейший объективный показатель политического кризиса в той или иной стране.

      Профессор политэкономии Брауновского университета Марк Блайт (Mark Blyth) в статье «Глобальный трампизм»108 пишет, что левый и правый популизм сегодня имеют между собой существенно больше общего, чем кажется на первый взгляд. Так, обе политические линии выступают за социальное государство (хотя правые – «для своих», а левые – «для всех»), антиглобализм, и, что интересно, говорят о необходимости увеличения роли государства и уменьшении влияния финансового капитала. Фарид Захария также говорит о том, что, начиная с послевоенной эпохи, правые и левые идеологии становятся всё ближе друг к другу, смещаясь к центру в том, что касается экономических вопросов, а реальные споры между ними касаются скорее вопросов морали, нравственности, культуры и в целом нематериальных ценностей109. «Программа? Никогда в жизни! Политика – это реальность! А реальность меняется каждый день!.. Надо иметь принципы и цели, а не программу», – высказался как-то вполне в популистском духе президент Франции Шарль де Голль110.

      Last not least111, «популизм – это не фашизм», как пишет в одноимённой статье профессор политологии Колумбийского университета Шери Берман (Sheri Berman)112. Принципиальное отличие современных популистов от фашистов прошлого в том, что первые не стремятся к отмене избирательной демократии, как и не склонны «ходить строем». Напротив, именно в работающих институтах реальной демократии популисты видят возможность для «забытого» народа повлиять на политику укоренённых элит.

      Такую же мысль высказывает политолог Б.В. Межуев в предисловии к политической биографии Дональда Трампа, написанной К.С. Бенедиктовым: «Трамп и вся когорта правых антиглобалистов противопоставляет глобальной экономике национальную политику: и поэтому их опорой является демократия. Демократия дли них – средство в борьбе с глобальными элитами, и средство это относительно надёжное, поскольку большинство неуютно чувствует себя в созданном этими элитами мире – мире, откуда уходят рабочие места, но куда прибывают чужие рабочие руки»113.

      Для советского и постсоветского дискурса, как мы отмечали выше, характерно жонглирование терминами «хорошего» патриотизма и «плохого» национализма. Американские неоконсерваторы (которые, отметим в скобках, имеют весьма отдалённое отношение к собственно консерватизму, но при этом весьма влиятельны в истеблишменте США)

106

Jadis, J.B. The populist explosion: how the great recession transformed American and European politics. New York: Columbia Global Reports, 2016, p. 11

107

Ibid, p. 13

108

Blyth, M. Global Trumpism // Foreign Affairs. URL: https://www.foreignaffairs.com/articles/2016-11-15/global-trumpism

109

Zakaria, F. Populism on the march // Foreign Affairs, NovDec, Vol 95 (6), p. 12

110

Цит. по: Максимов, В. Де Голль и голлисты. "Коннетабль" и его соратники. – М.: Книжный мир, 2014, с. 607

111

Последнее в списке, но не по значимости (англ.).

112

Berman, S. Populism is not Fascism // Foreign Affairs, NovDec, Vol 95 (6), p. 39-44

113

Межуев Б. Книга о человеке, которому поверила Америка // Бенедиктов К. Чёрный лебедь. Политическая биография Дональда Трампа. Второе издание. – М.: Книжный мир, 2016. – с. 11