Гранатовый браслет. Александр Куприн

устоев? Но он защетинился и забубнил:

      – Сейчас же по местам, юнкера. К винтовкам. Стоять вольно-а, рядов не разравнивать!

      – Таратов, чему вы смеетесь! Лишнее дневальство! Фельдфебель, запишите!

      Потом он накинулся было на ошалевших крестьянок:

      – Чего вы тут столпились? Чего не видали? Это вам не балаган. Идите по своим делам, а в чужие дела нечего вам соваться. Ну, живо, кыш-кыш-кыш!

      Но тут сразу взъерепенилась крепкая, красивая, румяная сквозь веснушки, языкатая бабенка:

      – А тебе что нужно?! Ты нам что за генерал? Тоже кышкает на нас, как на кур! Ишь ты, хухрик несчастный! – И пошла, и пошла… до тех пор, пока Алкалаев не обратился в позорное бегство. Но все-таки метче и ловче словечка, чем хухрик, она в своем обширном словаре не нашла. Может быть, она вдохновенно родила его тут же на месте столкновения?

      «И в самом деле, – думал иногда Александров, глядя на случайно проходившего Калагеоргия. – Почему этому человеку, худому и длинному, со впадинами на щеках и на висках, с пергаментным цветом кожи и с навсегда унылым видом, не пристало бы так клейко никакое другое прозвище? Или это свойство народного языка – мгновенно изобретать такие ладные словечки?»

      Курсовыми офицерами в первой роте служили Добронравов и Рославлев, поручики. Первый почему-то казался Александрову похожим на Добролюбова, которого он когда-то пробовал читать (как писателя запрещенного), но от скуки не дотянул и до четверти книги. Рославлев же был увековечен в прощальной юнкерской песне, являвшейся плодом коллективного юнкерского творчества, таким четверостишием:

      Прощай, Володька, черт с тобою,

      Развратник, пьяница, игрок.

      Недаром дан самой судьбою

      Тебе хронический порок.

      Этот Володька был велик ростом и дороден. Портили его массивную фигуру ноги, расходившиеся в коленях наружу, иксом. Рассказывали про него, что однажды он, на пьяное пари, остановил ечкинскую тройку на ходу, голыми руками. Он был добр и не придирчив, но симпатиями у юнкеров не пользовался. Из ложного молодечества и чтобы подольститься к молодежи он часто употреблял грязные, похабные выражения, а этого юнкера в частном обиходе не терпели, допуская непечатные слова в прощальную песню, называвшуюся также звериадой. Надо сказать, что это заглавие было плагиатом. Оно какими-то неведомыми путями докатилось в белый дом на Знаменке из Николаевского кавалерийского училища, где существовало со времен лермонтовского юнкерства.

      Московская звериада вдохновлялась музою хромой и неизобретательной, домашняя же ее поэзия была суковатая…

      Володька Рославлев прервал свою начальственно-педагогическую деятельность перед японской войною, поступив в московскую полицию.

      Вторую роту звали «зверями». В нее как будто специально поступали юноши крепко и широко сложенные, также рыжие и с некоторою корявостью. Большинство носило усики, усы и даже усищи. Была и молодежь с короткими