Университет. Бентли Литтл

топа.

      – Помогите! – крикнула она во всю силу своих легких.

      «Помогите!» – эхом вернулся к ней ее крик на пустой лестнице, смешиваясь с низким, непрекращающимся смехом уборщика. Шерил хваталась за ступеньки и перила, стараясь ползти вверх, подальше от колющей щетины, но швабра тыкалась ей в спину. Снова. И снова. И снова.

      Шерил плакала. Рыдала. Плакала она редко и поэтому не могла вспомнить, когда делала это в последний раз, но сейчас захлебывалась слезами – страх, ярость, унижение и разочарование соединились вместе, чтобы разрушить ее эмоциональное равновесие.

      Шерил опять закричала о помощи, но на этот раз слов не было – только невразумительный вопль страдания, после которого сквозь эхо и рыдания она вдруг поняла, что смех прекратился.

      Давление швабры тоже исчезло.

      Она встала, с трудом нащупала перила и попыталась подняться по лестнице, но в этот момент сильная мускулистая рука сжала ей запястье.

      – Я тебя трахну, – прошептал уборщик, и так же, как смех, эти слова повторялись бесконечно. Как мантра, пока, наконец, весь лестничный колодец не заполнился эхом его шепота:

      «Я тебя трахну, ятебятрахну, ятебятрахнуятебятрахнуятебятрахну…»

      Шерил кричала, визжала, боролась, пыталась вырваться, но рука была сильной и не отпустила ее. Его член уже был высунут наружу и торчал из расстегнутой молнии ширинки, так что она попыталась ударить по нему, действуя совершенно инстинктивно, но он резко ударил ее в левую грудь, и она согнулась, судорожно хватая ртом воздух. Боль была непереносимой.

      Все еще держа ее одной рукой, уборщик другой расстегнул пуговицы на ее брюках и сдернул их вниз.

      Развернул ее к себе спиной и наклонил вперед.

      Ей хотелось кричать, но боль в груди была настолько запредельной, что даже дышать ей было трудно.

      И он вошел в нее.

      II

      Внутренний двор кампуса, как и всегда в первые две недели занятий, был заполнен стендами и столами. Светловолосый, коротко подстриженный молодой человек непоколебимо стоял возле стола университетских республиканцев, который был украшен красной, белой и синей гофрированной бумагой и полон идеально ровных пачек профессионально напечатанных буклетов. Члены черного студенческого братства, с деревянными полумесяцами на шеях, сгрудились вокруг зеленого стенда и смеялись какой-то им одним понятной шутке. Бородатый студент, занимавший стенд молодых демократов, весело болтал с девушкой с тяжелой грудью, одетой в топ на бретельках.

      Йен всегда любил эти первые несколько недель после начала семестра. Администрация обычно говорила о сотрудниках и студентах как об «университетском сообществе», но для него это сообщество реально существовало только в эти первые недели. Стенды, призывающие студентов вступить в ту или иную организацию, занятая и слегка хаотичная толпа, непрекращающийся гам во внутреннем дворе, характерный для начала семестра, – все это позволяло Йену почувствовать общность окружающих его людей и себя частью этой общности.

      Это было приятное чувство.

      Он