Конец эпохи. Генрих Эрлих

рем, в Венеции едва не умылся кровавыми слезами и успокоился, да и то ненадолго, лишь в Константинополе.

      Описание всех этих приключений щедро сдобрено неподражаемыми комментариями князя Юрия об иностранцах и жизни заграничной, занимательнейшее чтиво. Вот только жаль, что тетрадка с этими записками затерялась где-то во времени. Впрочем, невелика беда. К нашей, настоящей и русской, истории она не имеет почти никакого отношения. Интерлюдия она на то и интерлюдия, что ее можно безболезненно пропустить. Вот и князь Юрий придерживается того же мнения. Передаем ему слово или, лучше сказать, перо.

      Глава 1

      Дым отечества

      [1571–1573]

      Если вы последовали моему совету и пропустили мой рассказ о наших с княгинюшкой приключениях в странах заграничных, то немного потеряли. Ничего там нет интересного для Русского человека, ни каких-то особенных красот природы, ни потрясающих воображение творений рук человеческих. Дома сыры и холодны, водка превонюча, женщины тщедушны и корыстолюбивы, пища скудна и несытна, от травы веселящей одно першение в горле и судороги в желудке, а медов, квасу и бань нет вообще. В людях же нет истинного благочестия и доброты душевной, и даже в злодействе нет Русского размаха и открытости, а один немецкий педантизм и латинское коварство. Что же касается пищи для размышлений, то пытливый ум и в родном отечестве найдет ее в преизбытке, за всю жизнь ни переварить, ни передумать.

      Поэтому расскажу я вам только о самом конце нашего долгого путешествия. Вы же, пролиставшие мои предыдущие записки, не обессудьте, без этого рассказа остальным непонятно будет, как и почему я домой вернулся.

      Летом 1573 года очутились мы с княгинюшкой в Царьграде у нашего извечного друга султана Селима. Не успели мы толком отдохнуть душой и телом после суматошного бега по задворкам наших с турками великих империй, как нос к носу столкнулись с Васькой Грязным, при посольстве нашем обретавшимся. Вы представить не можете, какой ужас обуял меня, ведь я не сомневался, что Васька специально послан, чтобы нас с княгинюшкой разыскать и домой силой вернуть. Убежали мы тогда от него, презрев всякое достоинство, только серебряные набойки на каблуках сверкали к потехе царьградских жителей. Затворились мы в наших палатах и уже строили планы побега на край света, но тут коварный Селим выдал нас Ваське головой. Пригласил меня якобы на обычное наше тайное вечернее бдение над сулеей со сладким вином, а у той сулейки уже Васька сидит, знай, вино как воду попивает, посмеивается и на меня поглядывает.

      – Что же ты, князь светлый, бегаешь от меня, как не родной? Али не признаешь? Или забыл о пирах наших веселых в Слободе? – спросил он меня, подождал немного ответа и, не дождавшись, продолжил: – Не чаял я тебя здесь встретить, хоть и имею наказ письменный от великого князя Симеона на такой случай. Просит он тебя в Москву вернуться, негоже тебе зайцем по чужим землям бегать.

      Я хоть и стоял столбом от испуга, но все же главное слово выхватил и возмущенно закричал:

      – Не знаю я никакого великого князя Симеона!

      – Ах да, – спохватился Васька, – откуда же тебе знать, это князю Симеону в благодарность за его заслуги в победе земщины пожаловали один из его прародительских титулов – великого князя тверского.

      – Какой победы? – пролепетал я.

      – Полной! – с радостной улыбкой возвестил Грязной. – Нет больше ни земщины, ни опричнины, есть одна единая Земля Русская! Великий князь Симеон с боярами еще в прошлом году указ огласили, чтобы никто не смел слова такого мерзкого произносить – опричнина. А кто скажет, тех обнажать по пояс и бить кнутом на торгу.

      – А что с царем Иваном? – спросил я с замиранием сердца.

      – Жив Иван! – все с той же улыбкой сказал Грязной. – Жив и здоров! По крайней мере, был в полном здравии, когда я сюда отъезжал. Да, жив, здоров и свободен, – вновь прибавил Грязной, но, как мне показалось, на последнем слове немного запнулся.

      Но я и без этой запинки ему не поверил – Васька враль известный! Вот только не мог я решить, в чем же он соврал. Во всякой лжи есть доля правда, и чем больше ложь, тем больше в ней должно быть правды, иначе кто же в нее поверит. Васькина ложь была очень большая, значит…

      В таких вот раздумьях провел я несколько дней, вновь затворившись в своих палатах. А Васька между тем времени даром не терял – принялся обхаживать мою княгинюшку. Уж и не знаю, чем он сумел ее обаять и убедить в том, что нечего ей опасаться в Москве, как бы то ни было, в один злосчастный день княгинюшка твердо сказала, что мы возвращаемся. Сколько ни уговаривал я ее изменить решение, все вотще.

      И чем дольше я ее уговаривал, тем больше убеждался в том, что вернуться на родину было моим самым заветным желанием за прошедшие годы и только страх за мою любимую удерживал меня от того, чтобы развернуть коня и помчаться назад, в Москву, а там – будь, что будет! Никогда не выдавал я этих своих тайных мыслей княгинюшке, но она – в который раз! – чутким своим сердцем угадала их и подвигла меня на единственно правильное решение.

      Вот так и поехали мы в Москву вместе с Васькой Грязным, который завершил свои посольские дела при