Варавва. В кругу Иисуса Христа (сборник). Мария Корелли

ему мешали это сделать печальные глаза Ведомого на смерть. Наверное, по велению этих глаз Симон не сопротивлялся, когда несколько человек с шутками и насмешками подняли огромный крест и возложили эту непомерную тяжесть на его плечи.

      – Хорошо ли тебе, великан из страны гор и моря? – кричала из толпы старуха, грозя своим сморщенным кулачком. – Будешь хвастаться своей Кирииеей и силой, которую она тебе подарила? Мы еще услышим, как затрещат твои кости, киринейский разбойник, осмелившийся ругать детей Израиля!

      Симон не отвечал. Обхватив основание креста своими могучими руками, он нес на спине страшную тяжесть с удивительной легкостью.

      Римляне восхищались и завидовали этой геркулесовой силе.

      Центурион Петроний подошел к нему поближе и тихо, сострадающе спросил:

      – Ты сможешь донести крест до Голгофы?

      – С этой ношей я дойду до края света, – грубый бас Симона дрожал от глубокой нежности. – Мне она кажется легкой, как тростинка.

      Петроний недоуменно посмотрел на него, но ничего не сказал. Толпа снова качнулась вперед, как волны неспокойного моря. Ее вел за Собой Человек с божественным лицом.

      Впереди была Голгофа.

      Глава IX

      Солнце стояло в зените. Прямые лучи, острые, как иголки, доставали и жалили все живое. Природа притихла, словно умерла. И это затишье являло полную противоположность настроению толпы. С каждым шагом бешенство ее удесятерялось от жары и усталости.

      Солдаты часто останавливались у винных лавок, чтобы пополнить запас в своих фляжках, очень быстро пустеющих по такой жаре. Многие иудеи следовали их примеру, чтобы освежить горло, забитое пылью.

      Действие вина скоро стало заметно. Кое-кто приплясывал на ходу, слышались пьяные разговоры. Предложили выпить Симону, но он отказался, и тогда вино в ярости вылили на крест. Красные капли стекали с дерева, словно кровь.

      Изменчивая толпа совсем забыла про Варавву, освобождения которого еще недавно так рьяно требовала. А может быть, его не узнавали – он был теперь роскошно одет. Но он находился среди них, в самой тесноте, и с печальной строгостью смотрел на полупьяные выходки, не теряя надежды увидеть дорогое лицо. Мельхиор насмешливо улыбнулся:

      – Ее здесь нет. Разве она может идти с чернью? Ее место рядом с самим Каиафой.

      – Какое ей дело до Каиафы? – угрюмо спросил Варавва.

      – Большое, – ответил Мельхиор. – Тебя не было целых полтора года – достаточный срок, чтобы случилось многое! Ну ладно, не сердись! Твоя любимая – образец всех добродетелей, пока…

      – Пока что? – спросил Варавва подозрительно.

      – Пока не доказано иное! Что она красива – это бесспорно, а красота – единственное, что требуется мужчине в женщине… И я повторяю: ее брат предал Назорея!

      – Да, ты… Ты говорил… – пробормотал смущенный Варавва. – Но я поражен… Иуда всегда был чистосердечным, открытым юношей!

      – Ты его хорошо знал? – спросил Мельхиор, пристально глядя на Варавву.

      – Не то чтобы хорошо, но все же… Мы вместе