Оберег волхвов. Александра Девиль

монашеским покрывалом все изгибы, все стройные линии и соблазнительные округлости девичьей фигуры, которую видел однажды почти обнаженной.

      – Ничего не понимаю!.. – воскликнул Дмитрий, не в силах оторвать взгляд от внезапно открывшейся красоты. – Здесь какое-то колдовство… Скажи мне, кто ты? – Он схватил девушку за плечи и слегка встряхнул. – Как ты здесь очутилась? Ведь ты не боярышня Раменская!

      – Что с тобой, купец? – испуганно, но вместе с тем строго спросила Анна и оттолкнула его руки от своих плеч. – Ты сейчас смотришь и говоришь, как помешанный. Неужели мое лицо так тебя испугало? Тогда я снова закрою…

      – Нет! – воскликнул Дмитрий, выхватив у нее платок. – Не закрывайся, я хочу смотреть тебе в глаза. Отвечай мне прямо: ты боярышня Анна Раменская?

      – Кто же еще? Клянусь Богом, я не самозванка. И мой отец это может подтвердить.

      – Тогда почему весь Киев смеется над твоим уродством и безумием, если на самом деле ты красива, умна… и добра к тому же.

      Глаза Дмитрия пристально и с невольным восхищением смотрели на нее из полумрака. Боярышня смутилась под незнакомым ей доселе откровенно мужским взглядом и, желая скрыть свою растерянность, ответила довольно резко:

      – Ты первый надо мной сегодня посмеялся! И не старайся теперь из благодарности наговорить мне разных похвал, все равно не поверю.

      – Здесь какая-то ошибка. Я смеялся не над тобой, а над той злобной уродиной, которую видел в боярской повозке дней десять назад. Ведь это не ты ехала тогда из Билгорода в Киев?

      – Нет, почему же? Как раз тогда я и ехала.

      – И ты помнишь толпу, которая на тебя глазела и улюлюкала?

      – Признаться, я почти ничего не помню. Меня почему-то сморил сон, и вся дорога прошла передо мной как в тумане. Только приехав в монастырь, я проснулась. Но потом холопка рассказала мне, что какие-то охальники надо мной смеялись, а я рассердилась и бросила в них камень. Было такое?

      – Да, все так и было, – подтвердил купец, продолжая смущать девушку своим пристальным, обжигающим взглядом. – Боярышня выглядела сонной, точно околдованной. И камень она бросила в шутников, почти не открывая глаз. Все верно. Но только та боярышня была не ты.

      – Да нет же, именно я!

      – Ну, значит, случилось как в сказке про царевну, которую на время превратили в лягушку. Кто же злая колдунья, сделавшая это? Говорят, Завида и Берислава ведают в колдовстве. Не они ли так постарались, чтобы отвратить от тебя киевских женихов, а пуще всех – красавчика Глеба?

      – Колдовство?… – Анна вздрогнула и перекрестилась. – Нет, Господь защитит меня от сатанинских чар. Не верю я, что могла в кого-то превращаться.

      – Ну, тогда выходит, злые чары подействовали на глаза всем, кто тебя видел. Иначе как могло белое показаться черным, а красота – уродством?

      – Довольно, купец. Ты думаешь, если я прожила всю жизнь в монастыре, то поверю любой детской сказке о ведьмах и заколдованных царевнах? Нет, сударь, в утешениях твоих не нуждаюсь.