Оберег волхвов. Александра Девиль

боярина Тимофея. Та самая Берислава-Устинья.

      – Дочка Завиды?

      – Да. Дочка ее от первого мужа. Красотка известная.

      – И, говорят, такая же ведьма, как мать, – добавил Гнездило. – Тоже и в колдовстве ведает, и в зельях приворотных, и во всяких заговорах.

      – Ну, значит, сведет она с ума этого князя, а от боярышни Анны его отвадит, – подвела итог Варвара.

      Увлеченные разговором, девушки не обращали внимания на покупателей, предоставив взлохмаченному Ореше самому заниматься торговлей. И только звон разбитого горшка, что выскользнул из рук суетливого подмастерья, заставил их наконец вернуться к посуде. Звон привлек внимание и приезжего красавца. Посмотрев в сторону посудного ряда, князь Глеб сразу заметил хорошенькое личико Надежды. В несколько шагов он приблизился к ней, окинул ее с ног до головы оценивающим взглядом. Девушка была невысокого роста, но стройная и ладная. Густые темно-русые волосы ее, перехваченные алой лентой, подчеркивали белизну гладкой кожи. Смутившись под пристальным взглядом князя, она опустила свои большие ореховые глаза и залилась румянцем, отчего стала еще привлекательней.

      – А вот и главное украшение этой площади, – сказал Глеб, опершись локтем о поставец с посудой и приблизив свое лицо к лицу Надежды. – В разных землях я бывал и могу сказать точно: такую красавицу, как ты, редко повстречаешь. Как зовут тебя, царевна? Чья ты дочь?

      – Я не царевна, а дочь простого гончара, – ответила девушка, решившись наконец поднять на него глаза.

      – Ну уж не простого, – вмешалась Варвара. – Отец Надежды – Вышата, лучший гончар в Киеве.

      – Значит, тебя зовут Надеждой? Хорошее имя. Но, по-моему, тебе больше подходит Ясноцвета.

      Заигрывания князя с Надеждой не остались незамеченными. Многие с любопытством наблюдали сценку у посудного ряда. Кто-то уже отправился в мастерскую Вышаты, чтобы сообщить ему о таком внимании к его дочери.

      Заметили князя и двое людей – мужчина и женщина, – только что пришедшие на площадь. Женщина, на вид лет сорока, высокая и худая, с благородной осанкой, была одета в очень строгую темную одежду. На ее бледном лице, еще сохранившем былую красоту, угадывалась печать пережитых страданий; горечь таилась в глубине миндалевидных черных глаз. Мало кто теперь узнавал эту рано увядшую красавицу. А между тем она была правнучкой Владимира Святого, внучкой Ярослава Мудрого, дочерью ученого князя Всеволода, сестрой князя-воина Владимира Мономаха, женой – а теперь уже вдовой – германского императора Генриха IV. Княжна Евпраксия Всеволодовна, она же императрица Праксед-Адельгейда, давно уже вела уединенную жизнь в одном из киевских монастырей и на люди показывалась редко. В этот день она лишь затем пришла на торговую площадь, чтобы помочь молодому художнику Феофану купить краски у иноземных купцов. Евпраксия много повидала во время горестных скитаний по Европе, а от отца своего, князя Всеволода, унаследовала способности к языкам. Потому и не было у монастырских иконописцев и книжников лучшего советчика, чем эта некогда знатная, а теперь всеми забытая