Отключай. Ребека Уна

ветку будто клещами, левой ногой упираясь в ствол. Теперь подтянуться, напрягая мышцы, – и наверх. Я не останавливалась, запрограммировала себя положительно, поэтому дерево не сковывает мне руки, голова не кружится от всей этой листвы, как в первые разы, всплеск адреналина подстегивает, и я цепляюсь за другие ветки.

      Одноклассник рассказывал, что, когда он однажды лез на дерево, его вырвало. Неуклюже ползу вверх и все думаю про маму, которая в детстве свободно лазила по деревьям, – может, потому меня и не тошнит. Ноги уже на нижних ветвях, за которые я только что цеплялась, правой рукой я ухватилась за тонкую ветку прямо перед носом, левой за ствол. Я на дереве не в первый и не во второй раз, но чувствую себя неуверенно, мне бы сейчас третью руку – было бы лучше.

      Все это и говорю Але, потому что она не перестает визжать:

      – Клянусь блокнотом! Мне и смотреть-то на тебя тошно! Хорошо, что ты в длинных штанах, а то полный был бы трындец!

      Я бы очень хотела надеть короткие шорты и голенью обвить ствол. Но это неприлично и негигиенично. Меня увидели Томас с Олегасом – и тоже завизжали. Показывают, как у них волосы дыбом встают. Ой, только не умирайте.

      – Где твое сообщение, Грита? – слышу я.

      Лица Алы и Олегаса светятся в блокноте лазерными блинами. Уже и другие глазеют. Быстро все отреагировали, еще бы – такое событие.

      – Приходите ко мне на дерево.

      – Что?

      – Приходите ко мне на дерево – вот мое сообщение.

      – А серьезно?

      – Я серьезно.

      На другой день все только об этом и говорят, но я в разговоры не вступаю. Думаю о живом дереве. Мне давно надоело смотреть, как я лезу, но несколько сотен друзей видят это и продолжают комментировать.

      – Как тебе удалось? Рокас на плитках и то поскользнулся.

      – Она же бегает.

      – Бегает? Но ведь…

      – Ты каждый день бегаешь?

      – Смотри, Грита на дереве.

      И так далее, и так далее.

      – Трындец! Хорошо еще, что одетая.

      – Мне бы семь карабинов понадобилось.

      Ина тоже увидела. На следующее утро.

      – Это ты на дереве? – спрашивает она, подойдя к моему столу.

      – Ага. Вчера, – говорю.

      Ина хочет еще посмотреть, но ей некогда.

      – Ничего себе.

      Она радуется, но, даже когда радуется очень сильно, и тогда говорит только «ничего себе». Дети ее возраста используют еще меньше слов, чем мы. Если Ина рядом, я и без слов понимаю, когда она особенно сильно радуется. Раз в неделю Ина с утра измеряет температуру. Сегодня тоже. Мама ее зовет, Ина идет в свою комнату, кладет руку на блокнот и садится напротив. Лазерный луч целится в середину лба – на три сантиметра выше переносицы, – и в левое запястье – над самой большой жилкой. Все. Тридцать шесть. Ее температура на два градуса выше моей. Ине до температуры никакого дела нет, зато мне интересно. Мама один раз объяснила, откуда такая разница: Ина еще младшая школьница и двигается больше, чем мы. Она похожа на наших предков, но со временем станет такой, как мы. Я тоже прикладываю запястье