Тайный код гения. Екатерина Барсова

моменту.

      «Никогда и ничего не просите».

      А Нарбут сейчас был явно сильнее, чем он, Булгаков.

      – Вы ведь, кажется, сын священника? – спросил его Нарбут.

      – Кто сказал? – в притворном ужасе воскликнул Булгаков. – Зарэжу, – и он комично схватился за голову. Он всегда любил разыгрывать людей шутливыми сценками. Но сейчас это было не как в юности – от избытка сил и энергии. Сейчас это была форма защиты, юродство, которое спасало от того темного и страшного, что гнездилось в Москве.

      Легкая сардоническая ухмылка скользнула по губам Нарбута, но он ничего не ответил.

      – А вы знаете, что Бога не существует?

      – Как не существует? – возразил Булгаков. – Вы можете представить доказательства?

      Олеша рассмеялся.

      Но во взгляде Нарбута показался нехороший блеск.

      – Могу, – сказал он с каким-то непонятным упрямством. – И докажу.

      Вернулся Катаев с кружкой абрикосовой воды в руках.

      На губах, как усики была пена.

      – О чем спор?

      – Вот он, – кивнул Булгаков на Нарбута, – сказал, что Бога нет.

      Катаев смотрел на него спокойно. Чересчур спокойно.

      – Что ты скажешь?

      – Есть, есть! – в комичном ужасе Булгаков воздел руки к небу. – Как это нет? Быть не может, чтобы Бога не было, милосердного и грозного…

      Валентин смотрел на него, прищурившись.

      – Все юродствуешь, – сказал он с какой-то зловещей интонацией. – Пижонишь! Белогвардейские штучки проглядывают.

      Булгаков как-то вдруг сник.

      – Да. – Опустил он голову, словно в притворной печали. – Каюсь…

      «Лавочка на Патриарших, закат… эта троица… спор о Боге… все могло бы стать началом неплохого романа», – подумал он.

      Но о чем? О том, что эти люди нагрянули в Москву и решили здесь заняться дьявольщиной. Точно! Развеселился он. Эти бесшабашные шумные одесситы, левантийцы, пожалуй, ничем другим заниматься и не могут. Чертовщина явно в их вкусе. Особенно этот Нарбут… Но и его, скорее всего, ждет страшная судьба. Виденье промелькнуло и исчезло. Больной Нарбут тонет в темной холодной воде.

      – Мы сейчас собираемся в одно место, на литературное собрание. Ты с нами, али как? – спросил Катаев.

      – С вами. С вами, а впрочем, не знаю. Расхотелось куда-либо идти.

      – Тогда, если передумаешь – догоняй! – Они поднялись и словно растаяли в теплых весенних сумерках.

      Он остался на скамейке один.

      – В час небывало жаркого заката, – задумчиво сказал Булгаков. – Однако…

Москва. Наши дни

      Теперь Екатерина Сыромятникова была в Москве с совсем другим настроением, чем это было семь месяцев назад. Тот водораздел, который пролег в ее душе, заставил по-другому смотреть на некоторые вещи, в частности, то, что вчера еще казалось важным, сегодня уже потеряло свое значение.

      Смерть близкого друга, потрясшая ее, вдруг совсем по-иному высветила ценность жизни. А еще пришло понимание, что жила она, тратя время на ерунду, которая не стоит и выеденного