Семь. Повесть о детстве. Кирилл Борисович Килунин

меня он просто – ДЕД, и я и иду вместе с ним по августовским лужам в шортах, цветастой майке и сандалиях, а он в сером потертом костюме, как большая скала, мы решили погулять по набережной Камы, и нам не страшна непогода, мелкий холодный дождь и то, что нет зонта.

      Мы спускаемся в подземный переход, там таинственно темно и бесшумно, никого кроме нас двоих, и шаги какие-то по бесшумному глухие. А когда, поднимаемся наверх, вокруг огромный мир – залитый ярким по цыплячьи желтым солнечным светом. Невдалеке, шумят большие деревья, с совершенно зеленой листвою, множество плакучих ив и цветущий жасмин, переплетение мощенных камнем дорожек и укутанная запахами соли и нагретого солнцем песка набережная. На лавочках – улыбчивые старушки в огромных шляпах – панамах, с такими же, как и я цветастыми мальчишками и девчонками, а самое главное, за чугунным парапетом плещется самое настоящее МОРЕ….

      У, как я визжу от счастья. Выпускаю руку деда. Бегу туда, где теплые соленые волны и белый песок…. Я трогаю волны руками как незнакомого, но симпатичного котенка, дую на белую пену, скинув сандалии, ношусь, обезумев в прибое, а когда вижу, что вода достаточно теплая, отпрашиваюсь у деда поплавать под его присмотром.

      – Мы никому не скажем, – шепчет дед прикладывая палец к своим губам, на его запястье синий якорь, половина солнца в виде штурвала и крылатый змей…

      *

      О, как болит моя голова…. Дед, море. Лхматый мальчик, который сказал, что он – Медведь. Я касаюсь своего затылка, на руке кровь. Кажется, я ударился о могильную плиту…, когда бежал и запнулся о древесный корень, да еще был лук:

      – Где мой лук? – спрашиваю я склонившегося надо мной круглолицего старика, одетого в засаленную телогрейку и точно такие же ватные штаны.

      – Хүүхэд, – отвечает старик, щуря свои итак необычно узкие глаза цвета крепко заваренного чая, который местные называют чифирь.

      – Голова болит, – жалобно шепчу я.

      – Чичас, чичас, будет хорош, – круглолицый лысый старик в засаленной фуфайке, протягивает к моей голове свои ладони, похожие на корни деревьев, и начинает водить ими по кругу, что – то шепча себе под нос.

      Я вижу, как из рукавов фуфайки появляются руки в наколках –кусающие себя за хвост змеи ли драконы, мне становится страшно, я сразу вспоминаю про зеков и про лагеря, которых вокруг так много.

      Старик видит мой страх: Бүү ай гэж тэнгэр элч тэдэнд хэллээ, – говорит старик, глядя мне в глаза: «он хочет, чтобы я не боялся», понимаю я краешком сознания. А старик продолжает уже по-русски: ничего, харош будет, харош.

      – Ага, хорош, – слышу за спиной деда в грязной фуфайке Ленкин бубнеж.

      – Нам теперь за него дома попадет, – вздыхает где-то рядом Ленкин братик.

      – Все хорош, – кивает старик, указывая небритым подбородком на меня и поднявшись легко, одним движением, оказывается на ногах, словно потеряв к нам всяческий интерес, быстрым шагом направляясь в сторону таежного леса.