Уроки итальянского. Наталия Калныш

ж им знать – проказа это, или «нервное», как ты говоришь.

      – Типун Вам на язык.

      В словах Марии был резон. В мгновение ока от сыпи я не избавлюсь, а пугать народ мне сейчас нельзя.

      – Зайдем на рынок, а? – обращаю на Монтаза умоляющий взор.

      – Зайдем-зайдем. Купим тебе платок, – улыбается пакистанец, – Собирайся.

      – Минуточку!

      За «минуточку» я успела подвести тушью припухшие глаза и распустить по плечам волосы (с целью максимальной маскировки дерматита).

      – Наташа, ты раньше шести не приходи. Никого дома не будет, – предупредила Фила.

      – Не приду.

      Похоже, мне придется слоняться по городу целый день.

      – Пошли сначала в аптеку, – Монтаз взял меня за руку и повел прочь из пахнущего кошками дома.

      Я старалась запоминать дорогу. Мало ли, а вдруг мой поводырь потеряется, как я тогда «домой» попаду? Мне ведь даже адрес не известен. Поворот, поворот, мусорные баки, магазинчик с вывеской «Dolci» и аппетитными пирожными в витрине. Запоминай, Наташка, запоминай! А вот и «Farmacia», то есть «Аптека».

      Монтаз продемонстрировал пожилому аптекарю мою шею со словами:

      – La ragazza e malata. (Девушка больна).

      Аптекарь в ответ предложил какую-то баночку со сметаноподобным содержимым. Монтаз еще о чем-то поговорил с аптекарем и заплатил за лекарство.

      – Возьми, Наташа. На ночь намажешь.

      – Спасибо.

      Хоть бы помогло! Я-то хорошо помню, что шеей это дело может и не ограничиться. Прошлый раз начиналось все с красного ошейника, а потом сыпь пошла по предплечьям, животу и внутренней поверхности бедер. Наверное, Монтаз обладал даром читать мысли, потому что ни с того ни с сего спросил:

      – Больше такого нигде нет?

      Я отрицательно замотала головой.

      – Монтаз, ты не бойся, это не заразно. Нет!

      Мне была неприятна сама мысль, что этот человек может меня сторониться из-за какого-то несчастного покраснения.

      Монтаз мне нравился. Видимо, в детстве я насмотрелась слишком много индийских фильмов. Как результат – смуглые кареглазые брюнеты с внешностью Алладина и Али-Бабы вселяли в душу мою благоговейный трепет. Даже продавцы персиков и арбузов на родном Варшавском рынке оказывали на меня гипнотическое, парализующее волю влияние. Я знала за собой такую слабость, потому мимо прилавков с южными плодами старалась пройти как можно быстрее. Это спасало мой кошелек от разорительных оптовых закупок.

      – Монтаз, а ты давно в Италии?

      – Семь лет.

      – Скучаешь по дому?

      – Да.

      Монтаз достал из нагрудного кармашка фотографию. На ней – женщина в черном одеянии с тремя детьми.

      – Лейла и дочери.

      – А когда ты к ним вернешься?

      – Не знаю. Я им деньги отсылаю. Пакистан – бедная страна, – Монтаз погрустнел.

      Семь лет! С ума сойти. Неужели все эти семь лет хрупкая пакистанская газель верно ждет своего Одиссея?

      – Монтаз, ты тут с Людой, да? А у Лейлы там, в Пакистане, тоже кто-то есть?

      – Нет.