Подарок на Рождество. 25 счастливых дней. Кира Буренина

чар не избежал он,

      Так прожил век один, немой,

      В нем вожделение пылало

      К зеркальной глади роковой.

      Потом он умер. Растащили

      Его жилище по вещицам,

      А зеркало таилось в мире,

      Как будто было под защитой.

      И дома новый обитатель,

      Приверженец минимализма,

      Он не любил старья и тратил

      Все деньги на другой стиль жизни.

      И зеркало отнес он в скупку.

      Едва взглянул на отраженье,

      Взгляд задержал лишь на минуту

      И там увидел пораженье.

      Фортуна вскоре отвернулась

      От обладателя квартиры,

      А зеркало так приглянулось

      Тебе. Но стоит это мира?

      Меня бросило в пот. Потянуло какой-то глубокой могильной сыростью. Ну и история… Похоже, я мог бы оказаться следующим пленником и жертвой этого удивительного предмета. При мысли о нем у меня привычно сладко заныло в сердце. Но морок рассеивался. И я больше не мог безраздельно принадлежать Моему Зеркалу. Я вспоминал события последних недель и поражался тому, как велика была его манящая сила. Мне виделся сумрачный зал салона, и то, что казалось прежде уютным, стало зловещим. Сам себе я напоминал муху, которая пробежала по краю паутины. По самому краю…

      Послышались шаги, и в палату вошла Света. Я поразился, как она изменилась; на осунувшемся лице сверкали огромные глаза, под которыми залегли темные тени.

      Она встретила мой взгляд, увидела развернутый ноутбук и явно встревожилась. В глазах ее читался вопрос.

      – Света, какая ты уставшая, – сказал я и криво усмехнулся: голос напоминал скрип ржавого колеса. – А я вот нынче не в голосе…

      – Игорек мой, ты, главное, больше не умирай от сердечного приступа посреди Москвы, а голос – дело третье.

      Светлана села на свой стул и слабо улыбнулась мне.

      – Так непривычно. Снова видеть, что ты меня замечаешь. Говоришь со мной, – она как будто выталкивала слова короткими порциями.

      – Прости меня, – ответил я. – Меня словно опоили ядовитым зельем.

      – Я знаю, – она опустила голову. – Всю неделю, пока ты лежал с сердечным приступом, я только и занималась тем, что искала историю этого чертова зеркала.

      – Расскажи, – тихо попросил я.

      – Да нечего особенно рассказывать, – пожала она плечами и закуталась в свою шаль поверх белого халата. – Сперва я думала, что у тебя появилась любовница. Ну, когда ты начал поздно возвращаться домой и перестал со мной общаться. Потом поняла, что дело в другом. Ты если и говорил что-то, то только о зеркале. Когда я поняла, что ты, кажется, сходишь с ума, я начала искать людей, которые что-нибудь могли мне сказать об этом зеркале.

      Оказалось, никто ничего не знает. Я написала письма двум-трем антикварам. Они заинтересовались, но точной истории зеркала у них не было. Потом один дал мне адрес старого ювелира, тот знал предпоследних хозяев зеркала. Выяснилось, что в прошлом веке ходили по старой Москве легенды о каком-то зеркале рода Нарышкиных. Будто бы оно забирало силу и жизнь у тех, кого ловило в свои сети. Оттого и род угас. Затем это зеркало сменило много хозяев – оно очень ценилось за размер и тонкую работу. Побывало и в купеческих