Правда во имя лжи. Елена Арсеньева

не обойтись, но кто бы знал, до чего не хотелось об этом говорить!

      – Отравился грибами.

      – Что?! – Соня побледнела. – Как? Каким образом?!

      – Ну как грибами травятся… – дрожащим голосом проговорила Лида. – Очень обыкновенно! Он же был на пенсии и все лето, с апреля по октябрь, проводил в саду, там у нас домишко такой хиловатый в садово-огородном кооперативе. Я когда приезжала на выходные, когда нет, у меня же работа не нормированная. Да я эту дачу по жизни терпеть не могла! Отец сам себе готовил. А тут черт меня как раз принес – будто нарочно! Отец говорит: надоело на картошке да макаронах сидеть, схожу в лес – как раз грибы пошли. Ну и набрал то ли ложных опят, то ли поганку зацепил вместе с сыроежками. Пожарь, говорит, мне. А я вообще в грибах не разбираюсь, я их и не ем никогда, гадость такая скользкая, ненавижу…

      – Я тоже, – шепотом сказала Соня, и ее передернуло совершенно так же, как передернуло Лиду.

      – Ну, раз просит, поджарила. А потом заспешила непременно к вечеру вернуться в город, в том клубе, где я работаю, сезон начинается не в сентябре, а в августе, и как раз вечером было открытие. Умчалась, а через три дня меня нашли с милицией… Он надеялся, видно, отлежаться, никому из соседей ничего не сказал. А потом уже поздно стало.

      – Да, – протянула Соня. – Не слабо!

      – Слушай, – с искусственным оживлением спросила Лида, – а ты вместе с матерью живешь или как?

      – Или как. Ты разве не в курсе, что матушка наша общая тоже ушла к верхним людям?

      Сказать, что голос Сони звучал при этом известии равнодушно, значило не сказать ничего.

      – Да ты что? А как же?.. Но ведь я ехала, чтобы с ней повидаться после всех этих лет… – Лида ошеломленно покачала головой.

      – Повезло тебе, сестричка, что не застала ее. Матушка последние годы являла собой весьма печальную картину. Уж на что муженьку моему, Косте, все в жизни было глубоко по фигу, но и у него порою отказывали тормоза терпения.

      – Ага! – оживилась Лида. – Значит, ты все-таки замужем!

      – О-ой! – Соня обморочно закатила глаза. – У нас не разговор, а мартиролог какой-то получается, честное слово. Смеяться будешь, но только Костенька Аверьянов, супружник мой дорогой, тоже… того-этого…

      – Какого? – свела брови Лида. – Какого – этого?

      – Он умер ровно год назад, – с усилием оборвав истерический смешок, сухо, по-деловому, сказала Соня. – День в день. Отравился. Что характерно, грибами. Вот, полюбопытствуй.

      Она не глядя сняла с полки и сунула Лиде пачку каких-то фотографий. Кладбищенские жутковатые виды. Молодой человек в гробу – красивый даже мертвый, белокурый такой. Злое, затравленное Сонино лицо – на всех фотографиях она держится как-то в стороне от гроба. А это, надо полагать, поминки. Разнообразные женские лица над винегретами и блинами.

      – Родня его, что ли? – тихо, сочувственно спросила Лида.

      – Нет, сослуживицы. Котик мой трудился в охране местного художественного музея. Старые грымзы! Его они обожали,