Ночь. Виктор Мартинович

ждем, когда нам обратно включат Google, который объяснит, «как выжить после конца света». Говорю тебе, мы заслужили то, что имеем. Я не удивлюсь, если где-то в этот самый момент небо голубое и солнце вовсю сияет. Потому что не бывает так, чтобы не оставалось никакого выхода для тех, кто идет вперед и у кого есть силы и характер бороться. Но мы – не такие. Мы обречены.

      Почти сразу после этого он спросил, есть ли у меня Юкио Мисима, и я выдал ему сборник «Исповедь Маски». Серия «Азбука-классика», мягкая обложка, двести страниц. Я помню, что перед тем, как встать и попрощаться, он внимательно посмотрел на забытый мной на столе кусок бумаги со списком, подготовленным после разговора с Шахтером. Если бы Рейтан спросил, что это, я бы не стал скрывать. Рассказал бы про свой план выйти из Грушевки. Скорее всего, мы бы пошли втроем: я, он и Герда. Мы бы прошли через все приключения, которые ждали нас впереди, вместе. Мы бы шутили, когда нам было бы страшно, и подбадривали друг друга, когда становилось бы трудно. Главное: его трагедию можно было бы предотвратить.

      Почему он не спросил? Потому что по-немецки уважал личное пространство. Рейтан – он и есть Рейтан.

      Почему я не рассказал про свои планы сам? Потому что собирался покинуть Грушевку совсем не оттого, что искал тепла и комфорта.

      Раздел третий

      Гацак еще только-только простукал свою рейку в восьмой раз, когда входной звоночек брякнул. Я удивился: обычно страсть к литературе начинает обуревать моих клиентов только во второй половине черного дня. Первую половину они тратят на попытки заработать цинк, которым можно было бы оплатить страсть к изящной словесности. А тут кто-то будто ждал наступления утра прямо перед подъездом. Я открыл.

      Сначала вошел аромат – старомодный и изысканный (сейчас таких духов уже не делают), тропический и немного душно-сладкий. И только за ароматом – женщина. Вошла, обстреляла взглядом гостиную с таким же профессионализмом, что и Шахтер, сделала неуловимое движение вглубь, в сторону спальни, но я с печально-извиняющимся лицом дернул плечом: мол, там я не принимаю.

      Она считала этот знак очень точно и уселась на табурет. Выбеленные волосы. Одета богато, но немного более ярко, чем это принято в Грушевке. Отличительной особенностью одежды было и то, что все ее составляющие очень легко, буквально одним движением, снимались. Вот и сейчас. Усевшись, она провела пальцами от шеи до живота, и ее шубейка расстегнулась, из-под нее выглянул меховой воротник, под которым мелькнула оголенная ключица.

      Все это происходило в молчании. Я ждал, когда она назовет себя, она ждала момента, чтобы назвать себя наиболее эффектно.

      Отдельно нужно сказать про Герду. Собаченция наблюдала за гостьей с внимательным и чуть-чуть ироничным выражением на морде. Никакого презрения. Никакой агрессии. Значит, можно не напрягаться.

      Моя визитерша была немолода. Моя визитерша была очень красива. Как описать ее красоту? Был в моей жизни эпизод, когда я должен был одну за другой проглатывать