Чаролом. Чарлтон Блейк

на эти банальные страдания. Лишь отметив, что среди бедноты не было чарословов, она вдруг что-то почувствовала. А именно – гнев. Издревле чарословы были избавлены от подобной участи. И чем больше Леандра об этом размышляла, тем сильнее разгорался её гнев.

      Станет ребёнок чарословом или нет – дело случая, однако образование в этом деле отнюдь не излишне. В Империи, где тётка Леандры одну за другой открывала гимназии и печатни, число чарословов росло, и много их было выходцами из низших сословий. Прогресс налицо, что и говорить, однако он не отменял того факта, что магически неграмотные были наиболее уязвимы.

      Капризное своенравие вселенной всегда злило Леандру. Одни рождались для того, чтобы стать чарословами, другие – для бедности, третьи, как она сама, – для страданий длиной в жизнь. Ощущение несправедливости этих устоев закипало в ней, подобно ребяческой злости.

      Глядя на замурзаных людей, Леандра попыталась подавить свой гнев и сосредоточиться. Идти по нижним ступеням было нелегко. Наверняка среди бедноты были и жалкие божки, покинутые своими верующими, калеки, пострадавшие от других богов или могущественных людей. Зачастую эти убожества сливались в божественные совокупности, дабы увеличить свои силы.

      И действительно, пробираясь сквозь толчею, она заметила восьмирукого, многоголового Барувальмана, прозванного Бару. Его тело светилось желтоватой аурой.

      Сердце Леандры сжалось. Бару соединял в себе столько ничтожных божков, что его речь зачастую бывала бессвязна, а многоразличные ипостаси представляли опасность для него самого. Каким-то образом, скорее всего за подкуп, Бару смог разместить свой каменный ковчег в Плавучем Городе и войти в иксонский пантеон, а потому имел право на защиту Леандры.

      Леандра несколько раз уже сталкивалась с ним, и все эти встречи были неприятны, а одна – вообще кошмарной. Сейчас Бару занимался тем, чем занимались все боги-неудачники. Он клянчил молитву.

      – Пойдёмте быстрее, – бросила через плечо Леандра Дрюну и Холокаи.

      Холокаи, пристально наблюдавший за толпой, не убирал руки с леймако. Акульи зубы жемчужно сверкали на солнце. Дрюн, безмятежно, почти тупо улыбаясь, вглядывался в густые ветви жакаранды. Там сидела голубая птичка, распевавшая ликующую песенку, так не похожую на музыку гамелана.

      Дрюн и Холокаи, два сапога пара. И их обоих нашла Леандра. Она ускорила шаг, стараясь смотреть только на ступени. А проходя мимо Барувальмана, надвинула платок поглубже на лицо. Но, как она и боялась, жалкий божок взвыл:

      – Блажен Альцион, защищающий нас от заокеанских демонов! – заорал он густым мужским басом. – Блаженна его дочь, – Бару перешёл на детский фальцет, – защищающая обездоленных Шандралу от неодемонов! – закончил он надтреснутым голосом старой карги. – Блажен тот, кто несёт погибель неодемонам, блажен начертатель кругов. Блаженна сия щедрая, благочестивая и добродетельная жена!

      «Что же, речь идёт явно не обо мне», – усмехнулась