Болельщик на солнцепёке. Рассказы о любви и спорте. Рахиль Гуревич

в детстве, классно было, весело. А сейчас – грустно. На полу, под ногами плескалось целое море, плыли ручьи: чем слабее были заплывы, тем больше было брызг – такое «наводнение» бывает только на баттерфляе. Она стояла в прилипших к телу белых штанах, а майка к телу не прилипала, она и без этого была в обтяжку, и в сухом виде прилипшая…

      Когда после соревнований Полина переоделась в сухое и вышла из бассейна, фойе было пусто: соревнующиеся разошлись, а те, кого должны были наградить, ждали церемонии. Под лавкой стояли ряды обуви, она наклонилась, стала искать свои кроссовки…

      − Вы что-то потеряли?

      Парень, брат того мелкого, которого она дисканула, стоял и улыбался. Камеры у него в руках не было, а был только маленький пакет

      − Я уже всё нашла, − сердце Полины ёкнуло, заколотилось как на финише.

      − Брат шлёпки забыл, я и вернулся.

      − Аааа… − разочарованно сказала Полина. – А я-то думала… − она решила схохмить. Она вообще по натуре была очень язвительная, любила колкости и приколы. − Я думала, ты меня проводить до дома хочешь.

      − Хочу, − вдруг сказал парень.

      Она уже застёгивала парку и удивлённо смотрела на него. Она испугалась. Так давно этого ждала, а теперь боялась.

      – Там как, в смысле на улице?

      − Что на улице?

      − Ну, вроде, солнце, а не греет.

      − Норм. Не ветрено. – профессионально, как пловец, ответил парень. − Правда, я пока мелкого домой вёл, подстыл. Эти дельфинисты всех обмокрили.

      − Обмокрили, − она рассмеялась. – Бабочки порхают в воде – брызги летят.

      В фойе вышла Князева, скромно запихивая грамоту и медаль в рюкзак

      − Ну всё. Пошли. – Полина схватила улыбчивого парня под руку и торжествующе вышла из фойе на улицу.

      Она шла под руку с парнем, и ей, наконец, впервые за последний год, не было одиноко.

      − А ты знаешь, − сказал он вдруг. – Я ведь из-за тебя плавание бросил.

      − Почему?

      − Ты меня травила, на дорожке толкала, на соревнованиях обзывала.

      − Я?

      − Ну да. Ты. Не помнишь? Это давно было.

      − Нет. Я тебя не могла… − Полина осеклась, покраснела.

      − Ну я был такой плотный, даже толстый.

      Полина мучительно вспоминала: когда она наезжала на плотного, почти толстого. Их было много этих толстяков. Обиженных ею в лагерях она помнила всех, а вот в бассейне. Их было так много, кому она говорила что-то обидное… Нет, каждого конкретно вспомнить нереально.

      − Ты мне говорила: «Ты меня бесишь!»

      − Ну, − усмехнулась Полина (она уже успела натянуть на лицо маску надменности, превосходства и пренебрежения). – Это самое безобидное, что я могла тебе сказать. Это ерундень.

      Парень молчал, Полина украдкой посмотрела на него, скосила глаза. Она прекрасно теперь понимала, что «ерундень» для неё могло стать трагедией для него, но она никогда бы не смогла вслух признаться в этом.

      − А я газету тогда давно с твоей фоткой отсканировал, − вздохнул парень. – Твой портрет у меня на ноуте,