Хозяева прогоняют гостей. Артём Геннадьевич Медичи

деревни, и Карфальский лес замолк. Перестали стучать топоры, не слышно было охотничьих песен, даже обходчики убрались подальше, не желая столкнуться лицом к лицу с неведомым злом.

      Она вернулась, потому что для нее более не существовало дома вне леса. И уже на опушке была поражена произошедшей переменой. Она не сразу поняла, что случилось; лишь через несколько минут до ведьмы дошло: лес МОЛЧАЛ. Деревья были словно парализованы. Нет, они продолжали жить, но березняк, и осинник, и кустарники, и травы как будто онемели. И было тихо. Озадаченно пискнула синица и тут же умолкла – оцепенелый лес не отвечал привычным хором самых разных голосов.

      Волки ждали ее у избушки, но и у них в глазах появилось какое-то новое выражение – не то испуг, не то тоска, не то еще какая-то чертовщина. Они сильно отощали; Риаленн поняла, что они ждали ее весь этот день, не отходя даже чтобы поесть. У нее оставалось еще немного сырой зайчатины, которую она брала в дорогу, и Хранительница честно разделила ее между серыми зверями, протягивая им мясо с руки и все время невольно стараясь не смотреть в волчьи глаза, в которых, помимо обычной благодарности и признательности, плескалось еще что-то, что-то страшное, охватившее все живое вокруг. Карфальский лес перестал быть родным для Риаленн, и ночью она долго не могла заснуть от непонятного щемящего чувства в груди: Хранительница стала бояться темноты.

      Пришла осень, но хоровод разноцветной листвяной мишуры не вызвал у колдуньи прежнего восторга; напротив, тоска лишь укрепилась в сердце Риаленн, и теперь, глядя в глаза своим волкам, она часто думала, что видит отражение собственного взгляда. Мало того, в груди у Хранительницы прочно поселилось ощущение одиночества. Первый зазимок она увидела, проплакав всю ночь, и великолепный вид запорошенных троп и опушек только усугубил дикую боль, избавить от которой не могло ничто.

      А потом пришло решение.

      Она не стала колебаться, и боль сразу улеглась и замурлыкала милой кошечкой: ну зачем, ну не надо так, я прощу, я больше не буду…

      Вранье.

      Риаленн знала: не простит. И снова будет – глухая тоска, одиночество и медленное сумасшествие.

      Она решила уйти – вернее, Уйти, отдав свою жизнь Карфальскому лесу, чтобы стать его частью и прекратить угасание жизни – иначе Хранительница не могла назвать то странное состояние, которое окутало деревья и намертво вцепилось в зрачки ее лохматых друзей.

      Январское утро очертило низким солнцем человеческие следы на снегу: Риаленн, босая и в одном легком черном платье, вышла из дома с последними звездами…

      Если мир опротивел – уйди в темный лес,

      Если свет стал не белым – уйди в темный лес,

      Если в зеркале вдруг двойника не увидишь -

      Волчьим следом без страха уйди в темный лес…

      Риаленн улыбнулась, не открывая глаз. Как давно это было! Все вокруг казалось живым, все просило жизни, и она отдавала ее, не думая о том, откуда берет. Может быть, и вправду души лесных ведьм черны, как сажа? Тогда она сама виновата в том, что