Анаконда, глотающая живьем. Николай Александрович Старинщиков

-нибудь в провинции, а в самой Москве. И при этом даже значительно похудел – фигура у него вдруг стала не то чтобы очень, а просто как у спортсмена.

      Однако сон растаял, и Фёдор Ильич решил подниматься. Выбравшись из постели, он двинулся в туалет, потом в ванную. Освежившись под душем, он вышел на кухню и сел к столу. На столе его поджидал бекон с яйцом. Супруга, Леонида Ивановна, кружилась рядом.

      – Сядь, – велел Непрокин.

      Леонида Ивановна опустилась напротив.

      – Опять наставила, – завел старую песню Непрокин.

      – Можешь не есть, – обиделась Леонида, собираясь подняться.

      – Сидеть! Я не закончил, – сказал Непрокин и принялся завтракать, уплетая за обе щеки.

      Леонида Ивановна молчала.

      – Хочешь, сон расскажу? – спросил Непрокин и тут же продолжил: – Будто едем мы в нашей машине. Водила по тормозам… Выходим – а это московский проспект, где Госдума стоит. Охотный ряд, дом один…

      – Один?

      – Ну, да!

      – А ты?

      – Куда, говорю, привез?!

      – А он?

      – Куда, говорит, надо, туда и привез… Короче, грубит мне…

      Перебирая увиденное во сне, Непрокин прикончил бекон с яйцом, взял из тарелки пирожок с морковью и продолжил есть, прихлебывая кофе. Весна давала о себе знать. Она была в самом разгаре. Непрокина от жары бросало в пот, хотелось похудеть, стать стройным, как в студенчестве.

      – По рынкам проехаться надо, – вспомнил он.

      – Ты же в больницу хотел сначала, – напомнила Леонида Ивановна.

      – А потом по заправкам… Может, сама съездишь?

      Супруга выкатила на него глаза, но промолчала. Предприятие под названием «ООО «Ланцет» в виде нескольких рынков, автозаправок и аптек, было открыто на её имя, хотя управлялось лично супругом. Леонида Ивановна даже не знала, как там двери открываются.

      – Успокойся, я пошутил, – сказал Непрокин, утирая губы салфеткой.

      Поднявшись из-за стола, он пошел одеваться, а вскоре уже ехал к себе на работу. Он сидел в санитарном Уазике типа «Буханка», разместившись позади водителя в пустом салоне. Водитель сбавил скорость, собираясь повернуть к ЦГБ. Обширная территория больницы была обнесена высокой стальной оградой. У ворот маячил красно-белый шлагбаум с крохотной будкой охраны, слева располагался магазин, прилепленный к автобусной остановке.

      Вдоль остановки тянулись самодельные прилавки в виде ящиков и коробок. За ними уже находились торговцы.

      – Опять эти твари! – воскликнул Прокин. – Я же велел их убрать!

      Машина тем временем уже поравнялась с будкой охраны.

      – Тормози! – крикнул Непрокин водителю.

      Машина остановилась. За распахнутой дверью в будке сидел в обшарпанном кресле мужик одного с Непрокиным возраста, лет сорока, в черной куртке и с золотистой надписью на груди «ОХРАНА».

      Непрокин откинул дверь машины и тотчас взревел:

      – Какого ты хуя здесь сидишь?! Почему они опять там торгуют?!

      – Там не моя территория, – ответил охранник.

      – Мне твой директор обещал! Где напарник?!

      – В приемном покое…

      Непрокин хлопнул дверью, машина хрустнула требухой и двинулась дальше, оставив после себя тяжелый бензиновый дух.

      Охранник поднялся, вышел из будки и плюнул вслед машине. До окончания дежурства оставалось всего полчаса, хотелось в туалет, а напарник не возвращался.

      Фёдора Ильича в просторном кабинете ждали сотрудники. Раздув ноздри, он прошел к столу, сел в кресло и завел разговор о перестройке управления в подчиненной ему ЦГБ. Надлежало экономить бюджетные деньги. Не просто экономить, а сцепив зубы, забыв обо всё на свете.

      – Иных способов нет, – сказал он, утирая платком лицо.

      – Нам и так не хватает средств, а вы предлагаете экономить! – воскликнула Марина Люберцева. – Я никогда не соглашусь с подобной ситуацией. Мне не понятны ваши доводы…

      – А вас никто не спрашивает! – гавкнул Непрокин. – Когда я был гнойным хирургом, то пахал за копейки…

      – Это ни о чем не говорит. – Марина Аркадьевна поднялась с места. – В моей диссертации…

      – Знаю, – крякнул Непрокин. – Клиника, диагностика и прогноз инфекционного эндокардита. Высосана из пальца…

      От подобной наглости Люберцева потеряла дар речи. Она преподавала в местном университете и тащила на себе профильное отделение в больнице.

      – Я никого не задерживаю, прения окончены, – объявил Непрокин.

      Народ дружно поднялся и пошел из кабинета.

      Лазовский Георгий под утро тоже видел сон. Словно попал он в какое-то учреждение, о котором даже думать боялся. Однако расправил плечи, присмотрелся. И видит: сидит за столом в коридоре мужик, лет семидесяти, и что-то читает. Потом смотрит в его сторону и говорит, слегка картавя:

      – Нет, батенька.