История села Мотовилово. Тетрадь 9 (1926 г.). Иван Васильевич Шмелев

и я со всего-то маху как грохнусь, да прямо на них и нахренакнулся. И поднялась тут невообразимая паника, кутерьма и суматоха. Я их испугался, что сердце в пятки ушло, а они, видимо, ещё пуще меня перепугались, да так, что впотьмах-то не поймут, в чём дело. Они, наверное, подумали, что на них сам чёрт с печи слетел. Они с испугу-то всполошились, вскочили с кутника и драпа! Я остался один, а когда со мной испуг-то прошёл и я немножко очухался, так рассмеялся, с хохота едва не лопну, хоть обручи на меня набивай – и грех, и смех, одним словом.

      Николай Смирнов в это время поодаль от мужиков, разговаривая с Василием Ефимовичем о чём-то дельном, половину рассказа Ершова не расслышал, а потом заслышав, о чём речь, насторожился и понял, кто вчера помешал им с Дунькой и нагнал столько непредвиденной страсти на них. Покончив разговор с хозяином дома, Смирнов передвинулся поближе к Ершову и стал всячески над ним измываться, чтобы отомстить за вчерашнее.

      – И чего ты тут, Кольк, рассусоливаешь как корова под седлом!

      – Погоди, тёзк, вот выпью, потом скажу, – с наивностью в голосе отговорился Ершов.

      – Да ты и так пьяный, вишь, весь побагровел!

      – А почему ты меня считаешь пьяным-то, ты ведь меня не поил? – отпарировал Ершов.

      – Я бы тебя попоил, да не знаю, из какого ведра ты пить-то будешь: из чистого иль из поганого? – всегда находчивый в крылатых словечках огорошил его Смирнов.

      И пошёл Смирнов всячески унижать Ершова унизительными словечками.

      – Эх, ты, осиновое дупло! Прясло огородное! Вятель соломенный! Да у меня веник в избе почётнее содержится, чем ты у себя же в доме! Пошарь во лбу-то, не спишь ли?! Чучело гороховое! Ещё насчёт баб соображает – овсяная каша, сахар, мухи струя. А я вот без всякой «каши» обхожусь, бессилием пока не страдаю и бабы на меня не обижаются. К Дуньке как банный лист к прилипаешь, а она тебе после нужника понюхать не даст!

      Оскорблённый и униженный перед мужиками, которые хотя и не в открытую, а всё же посмеивались над ним, Ершов присмирел, он только и мог вымолвить в адрес Смирнова:

      – Ты, тёзк, не подыгрывай на сахар-то, он и так сладкий!

      – Сладкий, так и помалкивай – не суйся со своим кувшинным рылом туда, куда тебя не просят!

      – Вчерашние гости нам уж и надоели, мы их едва выпроводили, – неосмотрительно высказался Василий Ефимович о вчерашних гостях, которые долго не уходили и колобродничали около его дома, не давая спокоя семье. – А вот этот гость вчера, знаете, чего отчубучил: взял да с пьяных-то глаз и напорол прямо у порога! – обличая сына Вагона Сергея в безобразии при его же отце.

      Отец Сергея, вдруг вскипев, запальчиво и грозно выкрикнул на Сергея:

      – Пошёл вон отсюда! Где жрал там и гадил! – негодующе кричал отец на сына, показывая этим свою власть.

      Сконфуженный Сергей, повинуясь велению отца, забрав с гвоздя свою кепку, вышел из дома на улицу в обиде.

      В этот третий день свадьбы предстояло сделать ещё по одному пиру, так называемому